Изабель Вульф - Собачье счастье
– Он поцеловал тебя, – повторила потрясенная Дейзи уже шепотом. – Вот это да! А что еще?
– Ничего.
– Хочешь сказать, вы ограничились поцелуем?
– Да. Поцелуй на сон грядущий – и больше ничего.
– Где?
– У него в машине.
– Ого! В щеку или в губы?
– Ох… Ну, в губы, если уж тебе так хочется знать. – От этого воспоминания у меня внутри разлилось тепло.
– Вот это да! – снова воскликнула подруга. – А потом?
– Потом я поблагодарила его за чудесный вечер, открыла дверцу и выбралась из машины.
– И ты не пригласила его к себе?
– Нет – мне показалось, что это было бы неправильно.
– Почему?
– Потому что я не могла прийти в себя после нашего с ним разговора. Но мы увидимся снова.
– Когда?
– В пятницу. Он позвонил вчера вечером и спросил, свободна ли я.
– Сдается мне, он хотел большего, чем просто поцеловать тебя, – со знанием дела заметила Дейзи, прихлебывая свой кофе.
– Думаю, так и есть. То есть я знаю, что так и есть… хотя это очень уж скоро. Понимаешь, Дейзи, мы встретились всего в третий раз. В любом случае он наверняка объяснит мою медлительность тем, что я все еще переживаю разрыв с Александром.
– А это действительно так?
– И да, и нет. Мое сердце не разбито – я просто обозлена и разочарована. Кстати, я рассказала Дэвиду о случившемся.
– Правильно. Могу себе представить его ужас!
– Да, он принял это близко к сердцу.
– Значит, вы стали ближе?
– Да.
– Ну вот, теперь у тебя есть личный фотограф, – хихикнула Дейзи. – Готов небось всю пленку на тебя перевести.
Я закатила глаза.
– А ты с ним заигрывала?
– Нет. Мне кажется, это невозможно, – чуть слышно прошелестела я. – А ты бы смогла заигрывать с тем, кому в прошлом нанесла «тяжелые телесные повреждения»?
– Гм… Да, это было бы… сложновато.
– То-то же. Знаешь, кажется, я нравлюсь ему в первую очередь из-за того, что он считает меня «загадочной». Но ведь на самом деле я не такая – просто рядом с ним я все время терзаюсь своей виной. И вот, по иронии судьбы, именно это его и привлекает во мне. Он все время повторяет, что я – как же это? – а, «заинтриговала» его.
Дейзи покачала головой.
– Ты нравишься ему, потому что ты ему нравишься, Миранда. Ладно, поговорим о самом главном – как рассказать ему… А как ты собираешься ему рассказать?
Я тихо застонала.
– Не знаю. Чем больше я общаюсь с ним, тем больше хочу открыть ему правду и в то же время тем меньше – а вдруг он не захочет меня видеть? И ведь в этот раз он говорил со мной о… той истории, Дейзи. Я спросила его, смог бы он когда-нибудь простить человека, который это сделал, и он ответил, что вряд ли.
– Но если бы он узнал, что это ты, то, возможно, простил бы.
– Не знаю. У меня нет оснований для таких выводов. Это слишком серьезная вещь. Но мне нужно, чтобы он меня простил, потому что я…
– Ты… влюбилась в него?
Я посмотрела на подругу.
– Возможно. Да, пожалуй, я близка к тому. Я нахожу его очень… привлекательным.
– Ну, тогда стоит подождать, пока он влюбится в тебя.
Эта идея показалась мне соблазнительной, и я мечтательно отхлебнула капуччино, но через мгновение решительно отставила чашку.
– Не могу. Это будет нечестно.
– Да, – со вздохом согласилась Дейзи. – Ты, конечно, права. Дэвид может решить, что ты обманываешь его. Да, вот такая перед тобой нравственная дилемма…
Мы помолчали. Официантка принесла счет.
– А знаешь, что еще сказал Дэвид? – сказала я, потянувшись за сумкой. – Оказывается, его отец никогда не участвовал в экспериментах над животными. Тогда я не понимаю, почему Джимми так поступил с отцом Дэвида, – просто не понимаю. Нужно в этом разобраться.
– Так спроси Джимми, – предложила Дейзи. – Обратись к нему через палату общин.
– Но письмо может попасть к его пресс-секретарю.
– Тогда напиши на домашний адрес.
– А если жена увидит письмо?
– В таком случае запишись к Джимми на прием и побеседуй с ним приватно.
– Не думаю, что это возможно. Он наверняка откажется от встречи со мной, а если я буду настаивать, обвинит меня в попытке шантажа. Видишь ли, Дейзи, у Джимми влиятельные друзья. Он может обратиться к прессе с сообщением о том, что я шантажирую его. Джимми скажет, что я была до безумия влюблена в него, – а это чистая правда. Он не постесняется упомянуть и мои страстные письма, в которых я клялась сделать для него все что угодно. Он просто уничтожит мою репутацию.
– Но, Миранда, тебе тогда было всего шестнадцать!
– И что с того? Бульварной прессе на это наплевать. Впрочем, Дейзи, суть в том, что я больше не хочу видеть Джимми. Это дело моей совести, а не его.
Кстати, по-моему, у этого везучего мерзавца и нет совести, что, должно быть, здорово облегчает ему жизнь.
– Ты очень жестока к себе, Миранда, – сказала Дейзи, оглядываясь по сторонам и проверяя, не слышит ли нас кто-нибудь. – Я еще понимаю, если бы ты изготовила эту бомбу, – прошептала она, – а так ведь ты даже не знала о ее существовании. Ты же была уверена, что это видеокассета.
– Так мне сказал Джимми. Он объяснил, что это кассета о неврологических экспериментах над обезьянами, с помощью которой он хочет усовестить профессора Уайта. У меня не было причин сомневаться в словах Джимми.
– Я могу представить, как ужасно ты себя чувствуешь из-за того, что принимала в этом участие, но ведь ты не несешь ответственности за происшедшее. Почему же ты тогда так себя винишь?
– По одной простой причине: я молчу об этом преступлении. Я ведь с самого начала понимала, что должна рассказать о нем кому-нибудь – моим родителям, преподавателю или полицейским. Однако, пытаясь защитить себя, я хранила молчание, и именно поэтому у меня так скверно на душе. Но хуже всего приходится Дэвиду, поскольку он так и не узнал имена виновных. И это ужасно.
Мы подали официантке свои кредитные карточки.
– Но почему Джимми был так уверен в своей безнаказанности? – шепотом спросила Дейзи.
– А он вне подозрений.
– Почему?
– Потому что он много раз публично высказывался против насилия. Он писал статьи для местной газеты, в которых утверждал, что это неправильная тактика, и нападал на ФОЖ.[34] Вот все и считали Джимми смелым и принципиальным. Кстати, он мне сам об этом говорил. Он утверждал, что мы сумеем отстоять права животных только в том случае, если будем воздействовать на умы и сердца.
– То есть на него бы не подумали?
– В том-то и дело. А вот на меня могли подумать, поскольку моя репутация не была столь безупречна. Я очень боялась, что ко мне нагрянет полиция, и пугалась каждого стука в дверь. Но ко мне так и не пришли, возможно, потому, что ничего серьезного за мной не числилось. В любом случае полиции было чем заняться и без меня, ведь кругом хватало настоящих экстремистов. Впрочем, до арестов дело не доходило ни разу.
