Татьяна Туринская - На восходе луны
Начать того, что в первую брачную ночь Андрей не смог исполнить свой супружеский долг. Впервые в жизни с ним случился прокол. Весь свадебный вечер Андрюша чувствовал себя вполне комфортно, не испытывал к невесте, то есть уже к законной жене, ни малейшей неприязни — отнюдь, напротив, Андрей чувствовал себя в этот день так, словно они с Любашей все еще маленькие дети и в очередной раз присутствуют на шумном застолье родителей. Только отчего-то теперь они не прятались, как обычно, под скатертью, а восседали во главе праздничного стола, и шампанское пили уже не украдкой, допивая остатки из родительских фужеров, а совершенно открыто, и даже законно, выпивали свое собственное, и скрываться от взрослых уже не имели ни малейших причин. Зато в остальном — все как прежде. Рядом родители Андрея и Любаши, как было всегда, рядом куча других родственников, друзей, приятелей, даже Володька Клименторович — и тот вот он, рядышком, сидит себе рядом с Любашей, на законном месте свидетеля. Все хорошо, все спокойно.
Однако, оставшись с новоявленной женой наедине, Потураев растерялся. Все их детские забавы заканчивались, когда гости расходились по домам: Андрюша отправлялся со своими родителями в свой дом, Люба соответственно со своими родителями в свой. Теперь родители, как обычно, разошлись по домам, Андрей же по какой-то нелепой случайности остался наедине с Любашей… Потураеву, знамо дело, не нужно было объяснять, чем именно ему сейчас следовало бы заняться. Как и то, с чего бы стоило начать. Уже столько раз он проделывал все эти интимные 'па' с другими барышнями, что теперь запросто должен проделать то же самое с законной супругой. И Андрюша привычным жестом нырнул рукою под свадебное платье, благо Вика постаралась и узкое длинное платье, словно специально для молодого супруга, было снабжено высоким, почти до самого бедра, разрезом. И тут вдруг что-то произошло.
Андрей не ощутил привычного волнения. Больше того, он едва не отдернул руку, ощутив вдруг резкую неприязнь, граничащую с тошнотой. Люба, стройная знойная красавица, вдруг показалась отвратительной лесной кикиморой, склизкой и противной, весьма неприятно попахивающей болотной гнилью. Андрей удивленно посмотрел на жену — да нет же, это она, та самая Любаша Литовченко, на которой он хотел жениться, будучи еще зеленым пацаном. Все та же пышногрудая блондинка, и пахнет от нее аж никак не болотной гнилью, а чем-то приторно-сладким. Закрыл глаза, постарался сосредоточиться на том, что ему сейчас предстояло сделать, и вновь увидел жуткую зеленую полулягушку-полузмею. Однако супружеский долг-то нужно исполнять, несмотря на видения. И, зажмурившись, Потураев механически продолжал продвигаться к цели. Когда же молодожены оказались уже в постели, когда Любаша лежала под Андреем, вся такая голенькая, такая гостеприимная, когда они уже почти слились воедино, Потураев вдруг ощутил рвотный рефлекс и едва успел добежать до ванны. Больше в эту ночь он не пытался вернуться к исследованиям тела законной супруги. Сослался на нездоровье, мол, видать, отравился несвежими устрицами, повернулся к Любе спиной и попытался заснуть.
Однако это легче было сказать, чем сделать. Какой сон после такого прокола?! И это он, Андрюша Потураев, сексуальный гигант, которому всегда было мало?.. Любаша-то, может, и поверила в несвежие устрицы, да самого себя так легко не обманешь. Андрей прекрасно знал, что устрицы тут ни при чем. И ничем другим он тоже не травился. Дело было вовсе не в несварении желудка. Все обстояло куда как хуже. Это была катастрофа, полная, грандиозная катастрофа! Андрей не мог. Просто не мог, и все. Вроде и хотел, а ничего не получалось.
Правда, 'хотел' он не столько саму Любашу, сколько исполнить супружеский долг. Причем не потому что хотелось, а потому что так надо, так должно быть. Потому что это едва ли не главная часть ритуала, часть свадебной церемонии. Тайная, секретная ее часть, которая предназначена только для двоих. И он, как любой нормальный человек, не хотел нарушать традицию. Он, как муж, должен сделать это со своей женой, потому что только после этого и сможет на полном основании назвать Любу женой, ведь раньше, до свадьбы, между ними ровным счетом ничего не было: даже поцеловались впервые только за свадебным столом под неумолкающие, требовательные крики гостей 'Горько!' Андрею бы уже тогда насторожиться, ведь уже тогда почувствовал некоторую тошноту, да списал все на то, что не особенно-то оно приятно целоваться под пристальным вниманием десятков пар глаз, да еще и этот дурацкий никому не нужный счет сбивал с толку: ну какой дурак придумал этот счет, когда молодые должны растягивать поцелуй как можно дольше не потому, что им приятно целовать друг друга, а сугубо потому, что 'так надо', 'так принято'. И Андрей старательно целовал безвкусные губы невесты, через силу, напоказ заставлял себе тянуть 'сладкий' момент как можно дольше. И даже не догадывался тогда, что чувство неприязни вызывают в нем не десятки пар любопытных глаз, а именно пресные, как дистиллированная вода, мягкие, как вата, и холодные губы Любаши.
Андрей старательно изображал спящего, боясь пошевелиться, дабы Любаша не сообразила, что он всего лишь притворяется. Впрочем, Люба тоже вертелась недолго. Может, ей действительно посчастливилось быстро заснуть, а может, как и Потураев, просто притворялась. Естественно, для нее эта ситуация не могла быть менее неприятной, нежели для опозорившегося супруга. Мерно тикали часы, подчеркивая тишину весенней ночи, словно колом каждым своим тихим ударом вбивая в Потураева мысль: 'импотент, импотент, импотент'. Жить Андрюше не хотелось…
До самого утра не мог заснуть Андрюша, до самого утра пытался разобраться в причинах неожиданной своей мужской слабости. Нет, ведь определенно не может так случиться, чтобы еще вчера здоровый мужик в одно мгновение стал конченым импотентом. 'Вчера' — это он, конечно, утрирует, потому как близости у него ни с кем не было с того самого дня, когда попросил Вику 'организовать' свадебное платье для Любаши. Впрочем, уже тогда он мог спокойно сойтись с Любашей — и уже не просто так, она уже была его официальной невестой, однако ее-то как раз Андрей даже и не пытался представить в роли сексуальной партнерши.
Оказывается, зря… Уже тогда стоило об этом задуматься. Ведь больше месяца до свадьбы не имел близких отношений с женщиной, в некотором роде даже страдал, пытался уговорить Вику на продолжение 'дружбы и сотрудничества'. Почему же его еще тогда не удивило, что, несмотря на сексуальный голод, ему категорически не хотелось утолять его с Любашей?
Но почему? Почему?!! Ведь Любаша — вполне аппетитная девица. И лицом хороша, а о фигуре и говорить нечего. О такой фигуре могла бы помечтать сама Памела Андерсон: узкие бедра, тоненькая грациозная талия и при этом очень даже пышный бюст. Пусть это нелепо и даже несколько некорректно, но в своем воображении Андрей, глядя на Любашу Литовченко, всегда проводил ассоциативную линию, сравнивая ее не с кем-нибудь, а… с породистой гончей собакой: такая же узкобедрая, с такой же развитой, крепкой грудной клеткой. Даже Вика, работая над платьем для невесты, пожаловалась ему, как профессионалу, что у Любы просто-таки ненормально большая грудь, что этот фактор при очень стройной талии существенно мешал 'посадить' на нее платье как положено, без морщин.
