Наталья Потёмина - Планы на ночь
34
— С добрым утром, любимая! — заорал мой автоответчик. — Возьми трубку, если ты дома! Я знаю, ты дома, я чувствую!
Я вздрогнула и оглянулась по сторонам. Вчера мы с Юлькой так напились, что я не успела отключить автоответчик. Интересно, который час?
— Интересно, который час? — произнесла я в слух и взяла телефонную трубку. — Сколько времени, ты мне можешь сказать?
— Пять часов, шестнадцать минут, — четко, как диктор радио, ответил Никита. — Лишь только свет, и я у ваших ног.
— И что мне прикажешь делать? От радости плясать?
— Ты что такая хмурая? Я тебя разбудил?
— Нет, не разбудил, — ответила я, — пять часов утра мое любимое время суток, особенно для просыпания. И особенно тогда, когда я накануне уснула в четыре.
— Маш, а давай уже я зайду? — виновато попросил Никита.
— А ты где? — спросила я.
— Здесь, под окном.
— Ко мне нельзя, я не одна, — твердо и решительно заявила я.
Повисло долгое и продолжительное молчание.
— Слушай, может, ты выйдешь? — прервал его Никита.
— Зачем?
— Надо.
— Кому?
— Мне и тебе.
— Никита, мне уже ничего не надо, — тихо и устало сказала я, — у меня все есть.
— Тогда я поднимусь. — И Никита повесил трубку.
Я, почувствовав в его голосе скрытую угрозу, быстро накинула халат, выскочила на лестничную площадку и тут же столкнулась с Никитой, выходившим из лифта.
Мы стояли друг перед другом одинаково растерянные и напряженные. Я смотрела на его лицо, медленно и постепенно привыкая к новым, неизвестным мне приметам, которые не то чтобы изменили его, а как-то неожиданно утомили и состарили. Прошло всего несколько дней, как мы не виделись, а мне казалось, что мы провели в разлуке друг с другом вечность, съев при этом по отдельности, совершенно автономно и самостоятельно по пуду серой крупнозернистой соли.
— Привет, — осторожно сказал Никита.
— Привет, — ответила я.
— Как ты живешь, Маша?
— Я живу хорошо, Никита.
Вновь повисла пауза. Никита достал из кармана тонкой джинсовой рубашки сигареты и закурил.
— Будешь? — предложил мне он.
— Давай, — согласилась я.
— Кто у тебя? — поднося к моей сигарете спичку, спросил Никита.
Вот тут бы и поиграть, вот тут бы и покуражиться, воспользовавшись моментом. Но Маня есть Маня, понятно без слов.
— Юлька. — Я глубоко, с наслаждением затянулась.
Никита шумно, облегченно выдохнул и улыбнулся.
— Разве можно так шутить? Я думал у тебя мужик.
— И что? Если бы даже мужик, что такого? Тебе можно, а мне нельзя?
— Что ты имеешь в виду?
— Хватит притворяться, я все знаю.
— Что ты знаешь? — удивился Никита.
Я набрала в рот побольше воздуха и ляпнула, не подумав:
— Я видела тебя с ней.
— С кем?
— С женщиной.
— Когда?
— Пару дней назад. Вы вместе заходили в твою мастерскую.
— Ты что, шпионишь за мной?
Я развернулась и с размаху, изо всей силы ударила его по лицу. Никита отлетел к стене и схватился за щеку.
— Ты что? Вообще уже?
— Пошел ты… сволочь, — процедила я, подняв лицо к потолку, чтобы слезы не смогли выкатиться из глаз.
Никита схватил меня за плечи и стал трясти, словно грушу.
— Что же ты делаешь, а? Ты понимаешь, что ты делаешь? Я же убью тебя сейчас! Я убью тебя, лодочник, твоими же собственными веслами!
— Пошел ты, пошел ты, пошел… — повторяла я в бессильной злобе, болтаясь в его руках как в проруби.
Никита оттолкнул меня и бросился вниз по лестнице. Я постояла с минуту, размазывая по лицу слезы, и ринулась за ним.
— Никита, подожди! — орала я на весь подъезд, сбегая по ступенькам.
На мне были скользкие домашние шлепанцы, которые мешали движению вперед, и я, не раздумывая долго, их сбросила.
Спускаться нужно было долго — пятнадцатый этаж. Хоть и не высший пилотаж, но времени на преодоление трехсот с чем-то ступенек уходит много. Где-то между вторым и третьим этажом Никита неожиданно остановился, и я с разбегу угодила прямо в его объятья.
Мы стояли, неловко прислонившись друг к другу, и тяжело дышали.
— Где твои тапки? — спросил Никита.
— Потеряла.
— Встань мне на ноги, — предложил он.
Я послушалась.
— Удобно?
— Не очень, — честно призналась я.
— Что будем делать?
— Тапки искать.
— Это была моя жена, — неожиданно сказал Никита.
Я посмотрела на него вопросительно, а потом понимающе закивала головой.
— Что ты молчишь? — сказал Никита.
— Я думаю.
— О чем?
— О тебе.
— И что ты думаешь?
— Что ты все равно сволочь. Мог бы позвонить.
— Значит, не мог.
— Почему?
— Долго рассказывать.
— Ничего, я потерплю.
— Пойдем домой, — предложил Никита.
— К тебе или ко мне? — поинтересовалась я.
— Пока к тебе. У тебя, надеюсь, кофе есть?
— Кажется.
— Пойдем, Маш, я так соскучился.
— А я-то как… — Слезы освобожденно и радостно побежали у меня по лицу.
Никита снял кроссовки, и я, утопив в них ноги, зашаркала к лифту. Никита в одних носках неслышно и грациозно, как горный козел, поскакал наверх искать мои тапки.
Я вошла в квартиру и прислушалась. Было тихо. Юлька спала, а Беня сидел на коврике у входа и с любопытством смотрел на меня.
— И где ты шлялась, в такую рань? — вопрошали его глаза.
— Не твое собачье дело, — ответила я и, сняв кроссовки, прошла на кухню.
Набрав воды в чайник, я поставила его на огонь. Тут в кухню все так же неслышно вошел Никита, неся в обеих руках по тапку.
— На, держи, Маша-растеряша, — сказал он, протягивая мне тапки.
Под его четким руководством я наконец сварила образцово-показательный кофе, обжигающий и ароматный. Под кофе Никита рассказал мне свою короткую и непростую историю про встречу и проводы жены, приехавшей из Америки на похороны своей матери. У жены, кроме Никиты, никого в Москве не осталось, и все хлопоты, связанные с похоронами, он взял на себя. В тот вечер, когда я стояла под детским грибком в его дворе, Никита с его бывшей женой действительно поднялись к нему в мастерскую и остались там ночевать. И ночевали там все время, пока она была в Москве, потому что находиться в квартире матери ей было невыносимо.
— Она звала тебя с собой? — поинтересовалась я, не решаясь спросить его о главном.
— Звала, — кивнул Никита.
— И что ты? — спросила я и поняла, что мне уже не важно, спал он с ней или не спал.
— У нее галерея, — не ответив на мой вопрос, сказал Никита, — ей нужна моя помощь.
