Пуанта (СИ) - Тес Ария

— Я понимаю.

— Но?

— Но мне это не нравится, очевидно.

Отрываюсь от его груди и перекладываю голову так, чтобы смотреть ему в глаза. В них я сразу считываю стыд, а еще страх, поэтому хмурюсь.

— Что тебя беспокоит?

Молчит, но я пытаюсь снова.

— Макс…

— Мое прошлое.

— В смысле?

— Я сделал много плохого, и юность моя — это сплошной треш. Не хочу, чтобы ты это знала.

— Но ты боишься, что она мне расскажет?

— Она знает, что я боюсь этого, так что да. Я уверен, что она тебе расскажет…

— Может тогда ты сам?

— М?

— Расскажешь?

Глава 19. Принятие

Все хотят Аргентину. Место, где всё можно начать с чистого листа. Но правда в том, что Аргентина… это просто Аргентина. Не важно куда мы едем, мы берем с собой себя самих со всеми недостатками. Так дом — это место, куда мы направляемся, или откуда бежим… только чтобы спрятаться в местах, где нас примут. Место, которое можно назвать домом — это то, где мы наконец можем быть теми, кто мы есть.

Декстер (Dexter)

Амелия; 23

Я сижу напротив Макса, уперевшись спиной в изголовье кровати. Он молчит. Молчит он уже достаточно долго, минут пятнадцать по внутренним ощущениям, и я не знаю, собирается ли вообще что-то говорить. Он не сказал ни да, ни нет, но я не хочу на него давить. Вряд ли меня можно чем-то удивить, я примерно представляю, что творится в закрытой, супер-элитной школе, потому что знаю, что происходит в высших кругах общества на самом деле. Грязь, похоть, вседозволенность — это основные атрибуты. Таким людям все сходит с рук, а значит они могут позволить себе все, что угодно.

Но я совру, если скажу, что не хочу, чтобы Макс оказался далеко от этой грязи, хотя и понимаю: он был скорее в самом эпицентре. Глаза сами собой цепляются за кольцо. Оно мне, конечно, не нравится до сих пор, но я его не снимаю, а Макс вдруг тихо говорит.

— Если ты захочешь снять его, я пойму.

— Я не сниму его, пока ты не купишь мне новое.

— Я имею ввиду, после того, что ты услышишь. Насовсем.

Смотрю ему в глаза, но он свои уводит и теперь сам изучает руки, хмуря брови. И начинает…

— Когда я впервые приехал в школу, мне было всего семь лет. Это было страшно, если честно, я дико волновался. До этого мы обучались дома, а тут было столько людей, моих сверстников и…я как-то потерялся. Ты сказала, что Август напоминает тебе меня? И ты была права, Амелия, я таким и был. Стеснительный, даже пугливый и обособленный.

— Тебе нужно было больше времени, да? — слегка улыбаюсь, потому что знаю: Августу оно нужно, и Макс это подтверждает, отвечая мне тем же.

— Да. Привыкнуть к новому и все такое, но ты же понимаешь: дети, они чаще всего жестокие, особенно когда сами волнуются.

— Понимаю…

— Меня плохо приняли, точнее…мне сложно было найти общий язык с одноклассниками, и первым, кто ко мне подошел был Арай. Он мой лучший друг с самого начала, можно сказать, и я ему многим обязан. Ты же его знаешь, он весь такой…коммуникабельный, и у него, в отличии от меня, сложностей и страха новое место не вызывало. Он был, как рыба в воде, и меня подтянул.

— Так ты стал всеобщим любимцем?

— Вообще, им был он. Я…скорее был его тенью.

— Никогда не поверю.

Макс тихо усмехается и пару раз кивает, но потом просто жмет плечами и смотрит мне в глаза.

— Если бы на тот момент распределяли роли, кто будет Бэтменом, а кто Робином, я был бы вторым.

— И что же изменилось?

— Ксения. Когда она приехала, все изменилось. Она постоянно говорила мне, что я лучше всех остальных, а когда ты мелкий, злой и одинокий, по большей части, поверишь во что угодно. Так я стал жестоким. Я издевался над своими сверстниками — она это поощряла. Даже не так…она подталкивала меня к жестокости, будто ей это нравилось, и самое противное — мне тоже нравилось. Впервые в своей жизни, я почувствовал себя сильным. Из-за отца я вечно чувствовал себя размазней, а тут все изменилось, и мне это нравилось.

— В этом нет ничего удивительного, Макс.

— Знаю, но сейчас, спустя столько времени, я обо всем этом жалею. О каждом своем слове — жалею, а о том, что делал потом…

— Что ты такого сделал? — тихо спрашиваю, потом даже подаюсь чуть вперед, — Ты так говоришь, будто ты кого-то насиловал. Это так?

— Нет.

Обрубает он сразу и жестко. Холодом аж повеяло, так что я обратно отклоняюсь невольно — скорее внутренне хочу защититься. Слишком он на меня смотрит…строго.

— Я никогда и никого не насиловал, Амелия. Это неприемлемо. Единственное, что дал мне отец — этот постулат. Никогда и никого не сметь принуждать к сексу. Так отнять у человека его независимость, это все равно, что убить.

— Ты говорил…что он с твоей мамой…эм…

— Я помню, но…все несколько иначе обстояло, на самом деле. Мы с мамой много говорили об этом включительно, и она сказала…что отец никогда этого с ней не делал. Я сначала не поверил, но в детстве многое казалось иначе…сама понимаешь.

— Но он ее бил?

— Да. Этого она не отрицает.

Он это не отрицает тоже.

— …В общем, спасибо хоть на этом, как говорится. Я пусть и конченный, но не настолько…

— Не говори так…

— Все всегда было по доброй воли, — будто не слышит меня, продолжает, — Хотя это не значит, что…это то, чем можно гордиться.

— Ты занимался жестким сексом. Я права?

— Это был не просто жесткий секс, малыш. Я участвовал в соревнованиях.

— Соре…соревнования по…сексу?!

Что, простите?! Но судя по его выражению лица — да, и такое тоже бывает.

— Мы — дети брошенные, Амелия, и предоставлены сами себе. Очень скоро обычных развлечений нам стало мало, и мы основали клуб. Он назывался просто «Элита», состав не очень большой. Скажем так, только сливки и самые богатые.

— Сколько вас было?

— Одиннадцать. Я, Ксения, Арай и Лекс — это те, кого ты знаешь. Еще были три девушки и четыре парня — их имена тебе что-то дадут?

— Пока не знаю. Расскажешь про соревнования?

— Что-то вроде…не знаю, веселых стартов? Началось все вообще странно. Мы собирались и говорили о многом. В основном о сексе, если честно, о разных практиках, а потом кто-то просто забросил: спорим, я могу завалить больше девчонок, чем ты? Так это началось.

— И во что вылилось?

— Ты имеешь ввиду какие именно были игры? — киваю, а он отводит глаза, — Спорили на девственниц, на количество за неделю, даже на позы.

— Позы? В смысле…

— Кто продержится и сексом будет заниматься только в определенных позах Камасутры.

Это вызывает смешок. Я тут же закрываю рот рукой — тема то явно серьезная, — но представлять, как кто-то из «богатеньких детей», каждый раз завязывается в узелок, снимая свои трусишки — это достаточно забавно. Макс тоже слегка улыбается, но быстро теряет те крупицы веселья, которые от меня получил и опускает глаза на свои руки.

— У каждого была своя собственная кличка, роль можно сказать. И у меня была.

— Какая?

— Истинный Макс — король развращения.

О-о-о…да. Понимаю. Я реально понимаю, потому что прекрасно помню, что это значит. На собственной шкуре узнала, и Макс это тоже прекрасно понимает — поэтому теперь в глаза мне не смотрит вообще. Даже мимолетно.

— Мне давалось определенное время, за которое я делал из любой девчонки самую грязную шлюху. Они на все ради меня были согласны, чего бы я не хотел — получал. Это был мой конек, Амелия.

— И до сих пор остается…

— Прости.

— Да нет, я понимаю…наверно, — тихо киваю, но потом смотрю на него и слегка щурюсь, — Это ты боялся мне рассказать?

— Не у всех мужчин за спиной такой вот багаж, Мел, — также тихо подтверждает, — Я не очень гожусь на роль нормального партнера, как ты видишь. За моей спиной много дерьма, и это…оно одно из главных. Из-за меня столько девчонок пошло не по тому пути…

— Ты их не насиловал.

— Но я ими манипулировал.