Не оставляй меня, Малыш! - Бочарова Татьяна Александровна

Вскоре дядя Федя умер, тетя Клава действительно вышла замуж второй раз, у Вани появился отчим, очень милый и культурный человек, который совершенно спокойно относился к соблазнительной красоте своей супруги. Они сделали в квартире ремонт, купили машину, одели Ваню в дорогие и стильные шмотки.

К тому времени он уже давно расстался и с Танюхой Бариновой, и с Киркой, и еще с целой кучей девчонок, но Ася никогда не видела, чтобы Ваня был в одиночестве. Рядом с ним всегда находилась очередная покорная и на все готовая дуреха, с радостью выслушивающая его нытье и жалобы на невыносимую жизнь, которая со стороны казалась теперь вполне сносной и даже благополучной…

…Ася не вспоминала про Ваню давным-давно, с тех пор, как уехала из Саратова. Ей и в голову не приходило сопоставить его с Алексеем — тот был совсем другим и относился к ней иначе. Да и не то чтобы Лешка так уж любил жаловаться, как Ваня, скорее он бывал несдержанным и грубым, а потом стыдился своего поведения, мучился, чувствуя себя виноватым перед Асей, страдал. Но все же… все же было что-то, какая-то малость, которая придавала им некое сходство. И тот, и другой были глубоко убеждены, что не удовлетворены своей жизнью, но на деле не желали для себя ничего иного.

Странно, что Ася дважды попалась на один и тот же крючок. А впрочем… ничего странного: все люди склонны повторять свои ошибки, вместо того чтобы извлекать из них уроки.

Теперь она постарается избежать таких повторений, Макс заставил ее разобраться в себе, сделать выводы, прозреть, и за это Ася очень благодарна ему.

36

На экране «Авангард» забил гол ЦСКА. Трибуны взорвались овациями, комментатор, захлебываясь от возбуждения, нес какую-то муру про фатальное невезение москвичей и призывал внимательно смотреть замедленный повтор.

Кадр вернулся назад. Голкипер армейцев упал на лед и застыл в нелепой позе. Шайба в это время проплыла в сантиметре от его перчатки.

— Вот такая досадная ошибка, — посетовал комментатор, — она дорого обойдется…..

— Пошёл ты… — Алексей щелкнул пультом, экран погас. Наступила тишина.

Он поднялся с дивана, кинул пульт на стол, прошелся по комнате взад-вперед: пять шагов туда, пять обратно. Больше шагать было некуда, и Алексей уселся на прежнее место, напряженно прислушиваясь к звукам, доносившимся с лестничной площадки.

…Снова он ждет ее, ждет Настю, хотя отлично знает, что она не придет. Словно ребенок, надеется на то, что произойдет чудо. Глупо, конечно, ясный перец.

С тех пор как она тогда ушла, прижимая к лицу окровавленное полотенце, с ним творится нечто странное. За четыре недели не выпил ни грамма, и не тянет, не хочется, точно отрезало. Каждое утро просыпается в половине пятого: сна как не бывало, мысли в голову лезут всякие разные, торопятся обогнать одна другую, и никуда-то от них не деться. За всю свою жизнь столько не передумал, сколько за этот неполный месяц.

Он ужасался самому себе. Он всегда считал, привык считать, что судьба обошлась с ним несправедливо, обделив положенной по праву долей. И вдруг теперь ему стало очевидно, что это не так. Совсем не так. Наоборот, ему несказанно повезло — посчастливилось встретить женщину, молодую, красивую, умную и нежную, которой он оказался нужен. Её любовь была совершенно бескорыстной, более того, самоотверженной.

И он собственными руками убил эту любовь, оттолкнул от себя преданного и самого близкого друга…

Алексей вспоминал те редкие моменты, когда Настя засыпала в его объятиях, ее лицо во сне — умиротворенное, почти детское, трогательно беззащитное и прекрасное. Всё, что было нужно — это сделать, чтобы она могла засыпать так каждый вечер, уютно устроив голову у него на плече, ничего не опасаясь, чувствуя себя надежно защищенной от всех бед и напастей.

И ведь он мог это сделать! У него всё было для этого. Всё: жизнь, которую многие из ребят оставили в горах Афгана, целые и здоровые руки и ноги, позволяющие добыть кусок хлеба, мозги, крыша над головой.

Если бы можно было повернуть время вспять, отмотать обратно, на месяц назад, когда каждый день был счастьем, простым теплым человеческим счастьем, которое он по глупости не смог оценить, считая чем-то самим собой разумеющимся!

Сейчас Алексей был согласен на что угодно: лечиться, если это понадобится, работать не покладая рук, растить чужого ребенка как своего собственного — только чтобы Настя снова была рядом. Лишь бы слышать ее голос, видеть ее глаза — без этого жизнь больше не имела никакого смысла. Без этого она была похожа насмерть…..

…За стеной, как безумная, взвыла дрель. Алексей очнулся от тягостных мыслей, встал.

Нужно что-то делать, нельзя вот так сидеть все вечера напролет и ждать у моря погоды.

Он в который раз набрал знакомый, давно заученный наизусть номер и снова услышал, что аппарат заблокирован. Что ж, связаться с Настей по телефону не удается, значит, надо попробовать иначе.

Алексей быстро оделся и спустился вниз, рассчитывая, что, может быть, ему посчастливится поймать Настю по пути с работы. Хотя надежды на это мало: он уже вторую неделю ходит к ДК, как на дежурство, а ее все нет и нет. То ли ухитряется проскользнуть незаметно и немного раньше, то ли… Об этом даже думать страшно — не дай бог, он своими кулаками надолго уложил ее в постель. Она ведь хрупкая, тоненькая, как тростинка, много ли ей надо.

Алексей не заметил, как миновал весь путь и остановился у стеклянных дверей Дворца. На сей раз он не стал прогуливаться взад-вперед по дворику, а решительно зашел внутрь, в просторное светлое фойе.

На скамейках возле стен сидели мамы и бабушки в ожидании своих чад, занимающихся в кружках. Кто-то вязал, кто-то читал книжку, многие оживленно болтали. На Алексея никто не обратил ни малейшего внимания, включая седенькую сухонькую старушку, восседавшую за вахтенным столом.

Он потоптался на месте, оглядываясь по сторонам, заметил на боковой стене огромный стенде расписанием, приблизился к нему.

Лист ватмана был расчерчен вдоль и поперек: слева значилось название кружка, дальше шла графа с указанием фамилии, имени, отчества руководителя, а следом дни и часы его работы.

Алексей почти сразу же отыскал хореографию. Напротив крупным курсивом было выведено: «Романова Анастасия Витальевна, понедельник, среда, четверг, пятница, с тринадцати до семнадцати тридцати».

Он взглянул на часы: двадцать минут шестого. Придется немного подождать, вдруг на этот раз ему повезет. Разминуться здесь невозможно, Настя должна появиться в фойе где-нибудь в пять сорок. Очевидно, в прошлые разы Алексей приходил сюда чуть позже, и она успевала уйти домой, но теперь он не упустит её. Ни за какие коврижки.

Пронзительно зазвонил телефон на вахте. Старушка подняла трубку.

— Да, слушаю. Правильно звоните, это Дворец культуры. Кого? Говорите громче, не слышно. — Она строго оглядела родительниц и, прикрыв ладонью микрофон, потребовала. — Потише, граждане, я с человеком объясниться не могу.

— Молчим, Екатерина Ивановна, молчим, — отозвалась полная розовощекая тетка, сидевшая возле самой двери.

— То-то, — бабка прижала трубку поплотнее к уху, — да здеся я, здеся. Повторите, кого вам надо Машу? Каку-таку Машу, у меня их тута знаете сколько? Кружок какой? Рисование? Сейчас запишу. Сейчас, обождите, — она сгребла со стола карандаш и принялась царапать что-то на листе бумаги, — Петухова Маша, записала. Да. Не волнуйтесь, ей передадут, всё передадут. Что? Хорошо, милая, я поняла. Бывает, вы не переживайте. Не за что. — Старуха нажала на отбой. — Мамочки, у кого детки занимаются в изостудии?

— У нас. — Несколько женщин подняли руки.

— Знаете Машу Петухову?

— Я знаю, — откликнулась худенькая черноволосая девушка, — она с моей сестрой дружит.

— Вот что, миленькая, не сочти за труд, сбегай наверх к Петру Максимычу, передай этой самой Петуховой, что мать срочно уехала по делам, в квартире никого нет, пусть идет к соседке. Передашь?