Катажина Михаляк - Земляничный год
– Потрясающе то, что после всех твоих этих глупостей он все еще тебя хочет! – с сарказмом заметила мать.
– Ой, но ведь все это было не нарочно и спонтанно! Черт, чем больше я старалась произвести на него хорошее впечатление – тем хуже становилось… но он все выдержал. – Эва посмотрела в окно, а потом произнесла: – Знаете, мои дорогие, что я вам скажу… этот мужчина, и я говорю сейчас о моем женихе, так же хорошо вытаскивает из ноги иглы морского ежа и занозы, как и целуется. А это основа прочного союза…
Апрель
Докладываю – мы пережили эту зиму тысячелетия.
Мы – это жители Земляничного дома, я включаю в их число себя, собак и Тосю. Ну и мою Кроху Юленьку, разумеется, тоже – она была с нами во времена холода, голода и отсутствия надежды. Бабуля и мама появились в марте – они, стало быть, уже не считаются. Они зимовали в Варшаве, где если на полчаса вдруг выключался свет – так начинался вой и крик. Тоже мне – неженки…
А вот мы вынуждены были брести по пояс в снегу, чтобы иметь что покушать, мы мерзли под четырьмя одеялами, когда не было электричества, мы не могли никуда уехать, когда покрывалась льдом железная дорога, и мерзли в электричках, потому что польские железнодорожники своих пассажиров не балуют, а иногда мне даже кажется, что их цель – всех пассажиров извести и уничтожить.
Кстати, об электричках, в которых то поножовщина начнется, то еще что-нибудь в этом роде… там всегда рыщут хищники в форме контролеров, которые не пропустят мать с ребенком, если заподозрят, что ему уже исполнилось шесть лет, а у него нет билета, но зато закроют глаза на откровенного бандита, который едет без билета (и без документов, разумеется!), потому что с ним надо было бы связываться и драться, а ястреб – животное хитрое: высадить старушку, у которой проездной вчера кончился, а она по беспамятству об этом забыла, – это пожалуйста, а вот упомянутого крепкого и мордатого бандюка попросить выйти – это не-е-е…
Когда я жила в Варшаве, я к этим хищникам относилась с уважением, потому что думала, что они следят за порядком и гоняют безбилетников, причем в основном именно что бандитов и преступников. Но ястребы железной дороги, напротив, охотятся на кого угодно, только не на тех, на кого на самом деле надо охотиться. И за это я их теперь не выношу. А еще за то, что они разрешают курить в вагонах для некурящих (а штраф – пятьсот злотых), что мне – беременной и некурящей – ужасно мешает. И я страдаю, потому что вынуждена вдыхать сигаретный дым и таким образом наносить вред своему организму пассивным курением. Я бы вменила в обязанности контролера следить за выполнением приказа о запрете на курение в общественном месте – под его личную ответственность! И штраф чтобы не меньше тысячи злотых! Плюс замечание в личное дело и конфискация личного имущества.
Но что это я расписалась об этих паразитах… а ведь начала писать об электричках.
Само по себе часовое путешествие на электричке до Варшавы вполне ничего. Я сажусь на пустой станции в пустую пока электричку, поэтому куда сесть – всегда найдется. Вынимаю книгу или журнал – и мой мозг начинает работать. Час в одну сторону, час в другую – получается два часа зарядки для ума. А иногда – хотя скорее часто – поездка в электричке дает мне еще другую почву для размышлений – мне приходится наблюдать за пассажирами, которые в электричке спят, едят, пьют, курят и не исключаю, что и размножаются. Иногда кто-нибудь из электрички «вывалится» (к счастью, это бывает редко, потому что тогда приходится ждать следующую), иногда кого-нибудь выбрасывают (тоже ждать), а иногда какой-нибудь отчаявшийся самоубийца уляжется на рельсы, а вокруг него толпа вьется с криком и визгами, и его либо переедут (тогда три часа ждать придется), либо не переедут (полчаса проклятий и пинков машинистов в адрес неудавшегося самоубийцы). Иногда кто-то сорвет стоп-кран (пятьсот злотых штраф – но этот штраф, как и вся система штрафов на польской железной дороге, работает только по отношению к нормальному пассажиру, случайно зацепившему стоп-кран, а в случае с пьяным бугаем, который развлекался или просто должен был за что-то схватиться, чтобы не упасть, – см. пункт про контролеров). Да мало чего еще по дороге случается – долго перечислять. Так что каждая поездка интересна по-своему. А самое лучшее – это разговоры попутчиков. Вот, например, домашняя хозяйка, занимающая полтора сиденья, разговаривает по мобильному (это настоящий разговор, я его слышала пару месяцев назад):
– Алло, привет, это я… Ну я, Марыся. Я тебе звонила пять минут назад, но пришлось прерваться, потому что мне позвонила Зуза. Какая Зуза? Ну та! Ты ее вчера на рынке видела, она картошку покупала. Какую картошку? Синеглазку. Да, синеглазку. Почем? По три двадцать. Тебе купить? Ладно, куплю. А какую хочешь? А сколько? А почем? А зачем тебе столько? А-а-а… Блины. Ну да – через месяц же пост начинается. Я вчера жарила. Потому что ты же знаешь: через месяц пост. На масле. Нет, не на подсолнечном, на льняном. Оно лучше обтекает. На что? На пергамент. Сколько? Немного. Сто пятьдесят, потому что я же была одна с детьми и старым. Да, Иолка уехала. Куда? Домой, в Вулку. Ну какая Вулка – та, которая рядом с тобой! Да, туда. Как у нее дела? Хорошо. У нее нет работы, но есть родственники. Они тоже блины жарили, но только они с икрой, а я с вареньем. Нет, у меня икры не было. Купишь мне? Это хорошо, потому что я перед постом хотела с икрой сделать. И колбасы на праздник. Ну на какой праздник? На Рождество! На Пасху-то у меня уже есть. Сколько колбасы? Шестьдесят килограмм. Да, в этом году скромно. Только я, свекры, старый да дети. Да, молочного поросенка. За триста. Тебе тоже купить? Подожди, я тебе перезвоню через минутку, потому что мне тут Божена звонит. Привет, Божена. Жаришь блины? И я тоже. Но только для себя, детей и старого, всего сто пятьдесят. Ага. Нет, не с икрой, с икрой буду делать перед постом, а сейчас с вареньем. Не тот вкус? Так они даже не заметили. Они перед телевизором уселись, там новый сериал шел, и все съели. Хочешь картошки? Синеглазки. По три двадцать. Зуза хотела. Какая Зуза? Ну та, блондинка с тремя детьми. Нет, не та, другая. Да. Так хочешь?..
И так сорок пять минут.
И я готова поспорить, что она разговаривала бы еще и еще, но у нее деньги на телефоне закончились. Через пятнадцать минут этого разговора я наизусть знала цены на картошку-синеглазку, разбиралась в начинках для блинов (с икрой или с вареньем) и была в курсе мельчайших подробностей жизни и меню своей попутчицы и ее свекров, Зузы, Божены, соседей и машиниста поезда. Я знала, чем они будут угощаться на Рождество (да-да, до которого как раз одиннадцать месяцев!): колбаса, молочный поросенок, что будут есть на Пасху (вот только я не была уверена – в этом году или в следующем), а что – перед постом (блины с икрой). Через двадцать минут этого разговора мне хотелось выкинуться в окно и ехать там, держась за раму, хотя снаружи было больше двадцати градусов мороза.
