Роберта Лэтоу - Ласковый дождь
– Меня глубоко тронули твои чувства. Конечно, я поеду с тобой. Я сам покажу тебе мой Стамбул. Пожалуйста, предоставь все мне, – прошептал он ей на ухо и, просунув палец под ожерелье, слегка натянул его.
Он почувствовал, как она задрожала. Это доставило ему удовольствие и еще раз убедило в том, что она находится в его полной сексуальной власти. Но эта женщина не была легкой добычей, она играла с ним на равных: в ней, как и в нем самом, торжествовал дух авантюризма.
Его руки скользнули ниже, и Мирелла вспыхнула от смущения – его ласки, сколь бы невинными они ни казались, были выставлены на обозрение всего театра. Публичная демонстрация чувств возбуждала ее все сильнее, и ее сердце радостно затрепетало.
Наконец поднялся занавес. Паваротти, исполнив арию Фауста, в которой тот молит об избавлении от Мефистофеля и от всех искушений, испустил дух. Мефистофель метался по сцене в ярости, потому что проиграл пари с Богом и не смог заполучить бессмертную душу Фауста. Бездыханное тело Фауста было осыпано розами, а поверженный Мефистофель скрылся в глубине сцены, за декорациями – впрочем, ненадолго.
Тяжелый бархатный занавес опустился, и зрители встали, чтобы наградить актеров бурными овациями. Те вышли на поклон, и вскоре авансцена у их ног была усыпана цветами. Их вызывали семнадцать раз, после чего Паваротти вышел на поклон один.
У Миреллы на ресницах дрожали слезы восторга, и это были не единственные слезы, пролитые в тот вечер в театре.
– Рашид, это было божественно! – воскликнула она, оборачиваясь к нему. – Мы должны были тоже принести цветы. Как же мы не догадались!
– А вот и цветы, – улыбнулся он, вынимая из вазы орхидеи. Перевязав их ленточкой от коробки с шоколадом, он протянул их Мирелле. – Иди сюда, ближе к краю. Я думаю, это для Паваротти?
Она кивнула в знак одобрения. Рашид больше всего любил ее именно такой: с сияющими от возбуждения глазами, когда она полностью отдавалась во власть своих чувств.
– Когда я привлеку его внимание, кидай. Целься в грудь, тогда он их поймает. Готова?
Она снова кивнула. Рашид подумал, что Паваротти и сам заметил бы Миреллу, которая сверкала, как настоящий бриллиант, среди красавиц, собравшихся в этот вечер в опере.
– Лучано, маэстро, это я, Рашид! – закричал он по-итальянски. – Спасибо, Лучано!
Тенор повернул голову на крик и улыбнулся Рашиду как старому знакомому. Мирелла бросила букет, и Паваротти поймал его. Он поклонился ей, прижав цветы к груди, а потом скрылся за занавесом.
– Ты никогда не перестанешь удивлять меня, Рашид, – проговорила Мирелла, когда они выходили из ложи. – Я понятия не имела, что ты можешь быть знаком с Паваротти. Мне казалось, ты не любитель оперного искусства.
– Так и есть. Но я знаком с Лучано. Мы встречались с ним на вечеринках. Он мне понравился, и голос у него красивый. Вообще-то я люблю хорошую музыку. Только в оперу ходить не люблю.
Он обнял ее за талию и привлек к себе. Весь вечер она одурманивала его своими обнаженными плечами, туго обтянутыми тонким шелком бедрами и высоко приподнятым лифом, отчего ее грудь казалась больше. Он не мог дольше выносить такой муки: она была слишком близко, слишком соблазнительна – и абсолютно недоступна. Положив руку ей на живот, он прижал ее к себе спиной и шагнул вместе с ней за портьеру. Когда он стал покрывать ее плечи поцелуями, она почувствовала его напряженный пенис своими ягодицами.
– Завтра ночью в Стамбуле я устрою для тебя такой спектакль, о каком ты и не мечтала. Ты увидишь то, что никогда прежде не видела, сможешь делать такие вещи, какие не снились тебе в самых фантастических снах, испытаешь соблазны, перед которыми не устоял бы даже Фауст.
Он приподнял ее волосы на затылке и сначала поцеловал, а затем осторожно укусил в шею, отчего по спине у Миреллы побежали мурашки.
– Прижми меня к себе покрепче, – прошептала она.
Он исполнил ее желание и возбудился еще сильнее. Столь полный телесный контакт произвел на Миреллу магическое действие, и она стиснула зубами его руку, чтобы не закричать в момент оргазма. Его рассказ о турецких соблазнах и опасное соседство огромного количества людей оказали на нее такое же сильное воздействие, как самые изысканные ласки наедине. У нее подгибались ноги, и, чтобы выиграть время и прийти в себя, она прошептала срывающимся голосом:
– Ты уже решил, кто ты – Фауст или Мефистофель?
Он задумчиво посмотрел на нее, и по его глазам она поняла, что его желание не уменьшилось. Его гипнотический, сексуальный взгляд приковывал ее внимание, подавлял ее волю.
– Я – Фауст, который желал и наслаждался, и снова желал, но никогда не произнес: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно», – ответил он ей цитатой из либретто. – Как там пел Лучано? «Я прикоснулся ко всем земным тайнам, к реальному и вечному, познал любовь девы и богини… Но Реальное оказалось скучным, а Идеал лишь сном». Кто знает, Мирелла! Может быть, я, как Фауст, мечтаю стать королем страны, не знающей раздоров, и посвятить свою жизнь плодовитому народу. Возможно, я кое-что перепутал, и слова эти неточны, но идея верна. Да, я – Фауст, но Фауст, который предпочитает играть роль Мефистофеля.
Рашид снова поразил ее, на этот раз способностью проникновения в суть жизненных противоречий. Ей нечего было ему ответить. Он нежно поцеловал ее в губы и открыл дверь ложи. Выходя из полумрака на свет, он шепнул ей на ухо:
– Я заполучу тебя, я не потерплю поражения, как Мефистофель. Завтра ночью в Стамбуле я овладею тобой, и ты станешь моей безраздельно.
Затем с насмешливой, лукавой улыбкой он натянул у нее на шее ожерелье, так что на мгновение оно стало тугим, как рабский ошейник. Мирелла поежилась, но он тут же выпустил ее, и они присоединились к толпе возбужденных зрителей, покидающих театр.
Машина Рашида ждала их в длинной веренице лимузинов. Шофер распахнул перед ними заднюю дверцу. Устроившись на сиденье, Мирелла открыла сумочку и достала из нее маленькие блестящие ножницы на атласной ленточке.
– Посмотри, я всегда ношу их с собой, – проговорила она. – Они рядом даже тогда, когда мы занимаемся любовью в постели. Мне очень нравится мое ожерелье, но помни, у нас обоих есть средства снять его в любой момент: ты можешь открыть замочек своим золотым ключиком, который всегда при тебе, а я могу перерезать нитку. – С этими словами она поднесла ножницы к его лицу и несколько раз в шутку пощелкала ими у него перед носом.
Они рассмеялись, и пока в темноте салона раздавался их заливистый хохот, каждый из них спрашивал себя: кому удается притворяться более естественно. Рашид поцеловал ее и извлек откуда-то на свет маленькую коробочку.
