Лесли Шнур - Он, она и ...собака
— Полегче, детка, — ласково осадил подружку Исайя. — Не забывай, она переспала с братом-близнецом парня, который ей очень правится!
Он изо всех сил пытался понять и объяснить Нинину выходку.
— Удивляюсь тебе, Нина, — вздохнула Клэр.
— Да пошла ты!
— Сама ты пошла! — Клэр повернулась к Исайе: — Пойдем отсюда! Я чувствую, что начинаю заболевать.
— Точно, идите. Убирайтесь вон! И оставьте меня в покое.
— Не волнуйся, я уйду. Может, пока ты тут валяешься, маленькая Мисс Мне Так Себя Жаль, подумаешь, почему этот Билли тебе так дорог и что это определенно не имеет никакого отношения к тому, где он живет, какая у него собака и чем он зарабатывает на жизнь?
— Дело не в этом, — едва слышно пролепетала Нина. — Дело во вранье. Я принимала его не за того.
— Правда? Ты влюбилась в него, потому что он юрист? — воскликнула Клэр. — Ха! Ха-ха-ха!
Они с Исайей встали с кровати и вышли из комнаты.
— Сама «ха!» Он мне солгал! — крикнула им вслед Нина.
— Так поговори с ним! — бросила Клэр и захлопнула за собой дверь.
Но Сэм и Мими тут же подскочили к двери, тявкая и скуля, чтобы кто-нибудь вывел их погулять. Через мгновение вернулся Исайя и заглянул к ней:
— Я их выведу. Пошли, ребятки!
И собаки помчались вниз на короткую прогулку.
Оставшись наконец в одиночестве, Нина поплакала и уснула. Она не слышала, как вернулись собаки, и вообще не просыпалась, пока около трех часов дня ее не разбудил сигнал домофона.
Проснувшись при ярком свете солнца, бившем в окно, Нина некоторое время пребывала в ступоре. В комнате было жарко. С утра Нина забыла включить кондиционер и теперь обливалась потом. Мими и Сэм изнывали от нетерпения, подталкивали Нину влажными носами, метались к входной двери и обратно. Потом остановились, нетерпеливо вывалили языки и принялись перебирать лапами и подпрыгивать. Будь у них руки, они наверняка демонстративно зажали бы их в промежности.
Первым делом Нина подошла к домофону:
— Кто там?
— Это я, Боно. Ты в порядке? Я могу подняться?
Нина закатила глаза к потолку. Потом перевела взгляд на собак и ответила:
— Я спускаюсь. Дай мне минутку.
Она сходила в туалет, посмотрела на себя в зеркало, прыгнула в душ, умылась, вытерлась, оделась, нацепила на собак ошейники, пристегнула поводки и через семь минут была внизу. В глубине души надеясь, что Боно потерял терпение и ушел.
Но он сидел на ступеньках у входа, лизал мороженое.
— Она жива! Она живааааа! — радостно заорал Боно.
Нине было совсем не весело, она хотела развернуться и удалиться домой, но собаки потянули ее вперед, к парку, где они не были уже несколько дней.
— И где ты скрывалась? — поинтересовался Боно.
— Какое твое дело?
— Тебе что, десять лет? «Какое твое дело?»! Так говорят придурки в школе, хулиганы и тупицы.
— Слушай, Бон, я не в настроении…
— Ты говоришь как моя мама.
Тут Нина взъярилась. Будь у нее на шее шерсть, как у Сэма, она точно встала бы дыбом, клыки обнажились бы, а из горла вырвался бы грозный рык. Но она произнесла только:
— Заткнись.
Резко развернулась и потащила собак обратно домой. Боно едва поспевал за ними.
— Я просто соскучился по собакам, хотел погулять. Я соскучился…
Нина остановилась так внезапно, что Боно едва не налетел на нее.
— Я тебе не мама. У тебя есть мама. Прекрати мне надоедать. Иди играй в футбол, как нормальный мальчишка. Покатайся на велике, да что угодно! Только оставь меня в покое!
Боно молчал, повесив голову.
Они дошли до Нининого подъезда. Тут Боно поднял на Нину глаза. Мокрое от слез лицо его покраснело, слезы капали с подбородка.
— Ты застряла в своем настроении и не можешь из него выбраться! — крикнул он. — Хочешь узнать, откуда я это взял? Ну давай, спроси. Спроси меня!
О Господи, подумала Нина. О Господи! Она никогда не сможет дать этому ребенку то, что ему нужно. Но она не была совсем уж стервой, поэтому, вздохнув, спросила:
— Ну ладно, откуда эта цитата? — Хотя, конечно, прекрасно знала и сама.
А он ответил:
— Ты мне не мама. Я тебе не обязан говорить. Иди домой.
Так она и сделала. Обратно на пятый этаж, в неприбранную квартиру, в пустую дзэнскую спальню, в кровать, где не было ни Билли, ни Дэниела, ни Клэр, ни Исайи, ни Боно. Только два храпящих пса и ее собственное холодное каменное сердце.
Прошло еще два дня. Нина выбиралась из постели только поесть, сходить в туалет и погулять с собаками. Собаки уже начали надоедать друг другу. Мими дразнила Сэма, как маленькая сестренка дразнит старшего брата, а Сэм рычал, стоило Мими приблизиться к нему. Никто не звонил. Никто не приходил. Нина невольно сравнивала нынешнее свое затворничество с тем, когда она повредила колено. Тогда в квартире было полно людей, еды и подарков. Сейчас, когда травма была гораздо серьезнее, а боль гораздо сильнее и глубже, никто не пришел к ней с того самого утра, как она накричала на Клэр и Боно.
Да и с чего бы? В квартире не прибрано, от нее самой наверняка воняет, она более чем раздражена и в состоянии еще большей жалости к себе, чем после развода. И отчего? Потому что ее обманули? Она была дурой? И вела себя глупо? Нет, за этим стоит что-то еще, более глобальное, космическое. Неизбежность одиночества, даже в том маловероятном случае, когда встречаешь человека, которого можно полюбить.
А тут еще пропал чертов косячок, который она положила в тумбочку, а теперь, кажется, потеряла. Но она же помнила, как клала его туда! И не помнила, чтобы выкурила, но, может, действительно позабыла? Это все равно что разыскивать носок в стиральной машине или двадцатку в бумажнике. Вечная таинственная история «Я могу поклясться, что клал это сюда».
А может, пока она лежала в больнице, кто-то пробрался в ее квартиру и… может, она сама, шпионка, стала жертвой шпионажа! И кто-то стащил ее косячок, как она сама стащила его, так что жаловаться не на что. Вполне вероятно, ведь жизнь циклична, все приходит и уходит и все берут чужое…
И Нина сделала то, что всегда делала в подобных случаях, как будто прошлый опыт ее ничему не научил.
Она позвонила маме.
— Мам, это я, Нина, твоя дочь.
— Привет, дорогая, это я, мама, твоя мама.
— Я неважно себя чувствую, — сказала она.
— Ты заболела, милая? Врача вызывала?
— Нет, здоровье в порядке.
— Рядом с тобой столько славных друзей!
— Да, верно, они замечательные. Пауза.
— Ты печальна, дорогая. Что-то случилось?
— Да нет, все в порядке.
— Что-то произошло. Расскажи мне.
— Ничего.
— Ничего? Тогда почему такое несчастное лицо? Я тебя не вижу, но знаю, что лицо несчастное. Я мать. А матери знают такие вещи.
