Мэрилин Папано - Вкус греха
Он вышел из нее, выбросил презерватив, повернулся на бок, подпер голову одной рукой, а другой принялся вновь гладить Селину.
— Ну что, девочка? — проговорил Уилл, намеренно растягивая слова.
Селина повернулась на бок и улеглась в той же позе, что и он — подперев голову рукой.
— Спасибо.
Этого Уилл не ожидал.
— За что?
— За лучшие минуты в моей жизни.
Он улыбнулся ей широкой, самодовольной улыбкой завзятого сердцееда.
— Насколько я понимаю, ты осталась довольна.
— Я недовольна тем, что это кончилось. Что мы ждали так долго. — Она окинула его долгим ленивым взглядом. — И что я ничего для тебя не сделала.
Она видела, что он хочет рассмеяться, обратить все в шутку — и не может. Он лишь сглотнул слюну и непривычно низким голосом осведомился:
— Что же ты хотела для меня сделать?
— Наверное, я неточно выразилась. Я хочу что-нибудь сделать тебе — для себя. — Она неуверенно улыбнулась и спросила: — Можно тебя потрогать?
— Валяй, только сама знаешь, чем это кончится, — предупредил он.
— Сейчас проверим. — Селина вновь улыбнулась. — Тебе ничего не придется делать, — заверила она. — Я просто хочу прикоснуться к тебе.
Наконец он пожал плечами, и тогда она потянулась к нему и поцеловала его. А когда Селина прервала поцелуй, он лег на спину, предоставляя свое тело в ее полное распоряжение. У него горячая смуглая и гладкая кожа, шея и грудь слегка темнее, чем живот и ноги. Он худой и мускулистый, на нем сказались долгие годы физического труда. На груди и на животе у него черные вьющиеся волосы.
— Откуда у тебя это? — спросила Селина, когда заметила светлые шрамы вдоль ребер.
— Драка в баре. Ревнивая женщина. В общем, не помню.
— Ты давал ей повод для ревности?
— Должно быть, да.
Селина сглотнула. Ее сестра преподала ей хороший урок на тему ревности, уведя Ричарда. С Уиллом она, вероятно, куда больше узнает об этом предмете. Она не настолько наивна, чтобы думать, будто случившееся сегодня привяжет Уилла к ней. Он, как и прежде, будет проявлять интерес к женщинам. Он не станет приносить себя в жертву единственной.
— Ты часто дерешься в барах?
Она добралась до его живота, покрыла его поцелуями.
— Уже нет. Я для таких дел староват.
— Староват? — Ее пальцы погладили его по бедру и скользнули в темную густую поросль. Как Уилл и предупреждал, он был вновь готов к бою. — Тебе всего тридцать четыре года.
— Мой образ жизни меня состарил.
— Ты стал циником, Уилл. Ты ни во что не веришь. И что я в тебе нашла?
Не дожидаясь ответа, она встала на колени между его ног, склонила голову и впустила его в рот. Темный, горький вкус. Запретный вкус. Ни разу в жизни она не проделывала этого — о, как бедна впечатлениями была ее интимная жизнь до Уилла!
Он застонал, запустил пальцы в ее волосы, сжал ее голову. Прежде чем он вырвался, она успела почувствовать на языке новый, еще более острый вкус. А потом сильные руки, которыми она только что любовалась, подхватили ее и усадили верхом. Она медленно погладила его и потерлась губами о его губы.
— Ты такая сладкая, Сели, — проговорил он нараспев. Ее зубы коснулись его зубов. — Я снова хочу тебя…
Он поцеловал ее, погладил ее грудь, провел ладонью по ее телу, и она задрожала. Внезапно напряжение разрядилось, и Уилл откинулся на спину, вновь насытив Селину.
Вдалеке послышался свисток локомотива.
— Три восемнадцать. Товарняк, — сказал Уилл.
Селина приподнялась, но Уилл уложил ее обратно.
— Нас тут никто не увидит. — Он погладил ее по волосам. — Когда умер папа, я стал строить планы побега от Полетты. Я представлял себе, что вскочу на товарный поезд и уеду куда—нибудь далеко—далеко. Полетта не скрывала своей неприязни ко мне, и я сразу понял, что она недолго будет меня терпеть. Я решил, что пора начинать жить самостоятельно и не дожидаться, пока она вышвырнет меня. Я пару раз приходил к железной дороге — я знал место, где поезда замедляют ход, но у меня не хватало духу.
Селина хотела что-то сказать, но передумала и поцеловала его грудь.
Она никогда не видела Полетту, зато знала то, что знал весь город: эта женщина бросила десятилетнего сына без средств к существованию, поскольку заботилась о нем меньше, чем о собаке или кошке.
— Мне повезло. Полетта уехала сама.
— А на Мелани твое везение закончилось.
Уилл с улыбкой взглянул на Селину.
— Точно. Если бы я знал, чего мне придется натерпеться из-за нее, то оставался бы девственником лет до двадцати пяти.
— Подумай, сколько бы потеряли те женщины, с которыми ты был до двадцати пяти.
Он уже не улыбался. Его серьезность тронула Селину.
— Их было не так уж много. Хотя, наверное, в твоих глазах это много, но поверь, я не ложился со всеми без разбора. Вот и в четверг… Я всего лишь выпил несколько кружек пива. Я не…
Он умолк и только пожал плечами.
Селина прижалась щекой к его груди. Может быть, то, что произошло между ними, все—таки имеет для него какое—то значение. Он совершенно не обязан перед ней оправдываться.
Еще один свисток донесся до них, и земля слегка задрожала под приближающимся составом. Через несколько минут поезд прогрохотал мимо, а когда он скрылся, вернулись тишина и покой.
Через несколько минут Уилл встал, поднял трусы и джинсы и стряхнул с них муравьев. Одеваясь, он не стал отворачиваться от Селины.
— В одном Викки была права.
Уилл вскинул голову.
— Викки?
— Она как-то сказала, что ты и мертвую разбудишь. Я с ней полностью согласна. Меня ты здорово разбудил.
Он исподлобья взглянул на Селину.
— Если Викки что-нибудь и знает обо мне, то с чьих-то слов. Клянусь тебе, она никогда со мной не была.
— То есть ты с ней не спал?
— Я уже сказал тебе, Сели: у меня было меньше женщин, чем ты думаешь. — Он изо всех сил сдерживал раздражение. — Ну что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?
Она поднялась и подошла к нему вплотную, ничуть не стесняясь своей наготы.
— Насчет Мелани я тебе верю, — прошептала она. — Я верю, что не ты отец Джереда.
Он молча смотрел на нее, словно желая прочесть на лице доказательство ее искренности. Потом он сжал ее голову обеими руками и поцеловал так, словно они не удовлетворили только что своих желаний, не насытили друг друга.
Столь же неожиданно он отпустил ее, нагнулся и протянул ей ее одежду. Она надела юбку, блузку и только потом натянула трусики, как будто к ней почему—то вернулась толика скромности. Ей не удалось сразу застегнуть блузку как следует. Справившись наконец с пуговицами, она поправила волосы.
