Николас Эванс - Заклинатель
– А кому какое дело до моей хромоты? – заносчиво спросила Грейс.
– Мне, – ответила Энни, прекратив дальнейшие обсуждения.
Однако занятия с Терри Грейс понравились. Начинали они с разминки. Чего только Терри не заставляла ее делать! Грейс обливалась потом, работая на ручном велотренажере, и даже танцевала перед зеркальной стеной. Когда Терри в первый раз включила магнитофон, у Грейс сразу вытянулось лицо.
– Тебе что, не нравится Тина Тернер?
Грейс вежливо ответила, что Тина Тернер чудесна, только…
– Ты хочешь сказать, старомодна? Стыдись! Она всего лишь моя ровесница.
Грейс залилась краской, но Терри весело засмеялась, а за ней и Грейс, и с тех пор дела у них пошли хорошо. Терри попросила девочку принести ее собственные записи, и теперь музыкальное сопровождение превратилось для них в постоянный источник шуток. Когда Грейс приносила что-нибудь новенькое, Терри прослушивала кассету, качала головой и вздыхала: «Ну и тоска!»
После разминки Грейс немного отдыхала, а потом сама занималась в бассейне. Последний час снова проходил перед зеркалом – ходьба, «выработка походки» – так это называлось. Никогда раньше Грейс не чувствовала себя в лучшей форме.
Сегодня Терри, как обычно, погрузилась в воспоминания. На сей раз она рассказывала про индейского юношу, к которому раз в неделю ездила в Блейкфитскую резервацию. Гордому и красивому индейцу было двадцать лет, и выглядел он так, словно сошел с картины Чарли Рассела. Прошлым летом он пошел плавать с друзьями и, нырнув, угодил головой прямо в камень, незаметный с берега. Свернул себе шею и лежал с тех пор парализованный.
– Когда я приехала к нему в первый раз, он страшно рассердился, – говорила Терри, ритмично разминая ногу Грейс. – Сказал, что ему ничего не надо, и если я сейчас же не уйду, то уйдет он. Не надо ему никаких унижающих мужское достоинство процедур. Он не добавил «от женщины», но именно это имел в виду. Я не понимала – как это уйдет? Не мог он никуда уйти: все, что он мог, – это лежать пластом – вот и все. И что ты думаешь? Он-таки ушел. Я все же начала с ним работать, а потом взглянула и поняла – да, он действительно ушел.
Терри видела, что Грейс в недоумении.
– Его разум, дух – как хочешь можешь назвать, – его не было. Он отсутствовал. Вот так. И, знаешь, парень не симулировал, он действительно был в каком-то другом мире. Когда я закончила массаж, он вернулся. Каждый раз, стоит мне приехать – он повторяет то же самое. А теперь повернись, милочка, и сделай парочку движений Джейн Фонды.
Грейс повернулась на левую сторону и стала делать упражнение «ножницы».
– А он говорил, куда уходит? – заинтересованно спросила она. Терри рассмеялась.
– Я сама об этом спрашивала, но он ответил, что не скажет, потому что я суюсь не в свои дела. Вот так и отрезал. Суюсь не в свои дела! Делает вид, что терпеть меня не может, но я-то знаю, что это не так. Я ему нравлюсь, но парню нужно демонстрировать независимость. Все мы этого хотим время от времени. Прекрасно, милочка. Немного повыше, можешь? Отлично!
Терри провела Грейс в бассейн и оставила там одну. Там было очень тихо, и воздух слабо отдавал хлоркой. Грейс переоделась в купальный костюм и, войдя в бассейн, остановилась там, где течение образовывало что-то вроде маленького водоворота. Солнечные лучи, ударяясь о поверхность воды, разделялись надвое: одни, отражаясь, устремлялись к потолку и плясали там солнечными зайчиками; другие проникали до самого дна, рисуя на нем светящиеся узоры, похожие на скопище бледно-голубых змеек, постоянно умиравших и возрождавшихся вновь.
Биение струй приятно ласкало искалеченную ногу, и Грейс, откинувшись назад, стала думать об индейском юноше. Как должно быть здорово, если можешь покидать свое тело, когда захочешь. Мысли ее обратились к прошлому – к тому времени, когда она пребывала в коме. Может, это то же самое? Но куда уходила она и что видела? Грейс ничего не помнила – даже обрывка сновидения, помнила только, как вышла из комы – плыла в клейкой жидкости на материнский голос.
Грейс всегда хорошо помнила сны. Существует прием – как проснешься, сразу же рассказать сновидение кому-нибудь – хотя бы самой себе. В раннем детстве она всегда прибегала по утрам в спальню родителей и, забравшись в постель, устраивалась поудобнее к папе под бочок и рассказывала все, что видела во сне. Он подробно расспрашивал ее о деталях, и она иногда, чтобы заполнить пустоты, додумывала недостающие подробности. Слушателем всегда был отец – Энни к этому времени уже бегала трусцой или кричала из-под душа, требуя, чтобы Грейс садилась за пианино. Роберт советовал дочери записывать сны – со временем, когда она вырастет, ей будет интересно читать эти записи, но Грейс так и не собралась.
Она думала, что после того случая ее будут мучить страшные кровавые сны, но нет, этого не произошло. Пилигрим снился ей только один раз – две ночи назад. Он стоял на противоположном от нее берегу широкой темной реки и выглядел как-то необычно – был значительно моложе, почти жеребенок, но это был точно он. Грейс позвала его, и он, попробовав копытом воду, вошел в реку и поплыл к ней. Сильное течение сносило коня – он был еще слишком слаб, – она видела, как его уносит и он исчезает вдали, и – ничем не могла ему помочь. Сердце ныло от боли, но единственное, что ей оставалось, – это продолжать звать его снова и снова… Тут она почувствовала, что рядом кто-то стоит. Повернувшись, она узнала Тома Букера. Он успокоил ее, сказал, что за Пилигрима можно не волноваться: ниже река мельче, и он сумеет выбраться.
Грейс не рассказала Энни, что Том Букер спрашивал у нее, может ли она дополнить свой рассказ о несчастном случае какими-нибудь подробностями. Она боялась, что мать разнервничается, или рассердится, или станет навязывать ей свое решение. Но Энни была тут ни при чем. Разговор касался только ее, и Тома, и коня, поэтому Грейс сама должна все решить. Впрочем, если честно, она его уже приняла. Она все расскажет Тому, хотя ей было страшно. А маме она, возможно, расскажет все потом.
Открылась дверь, и вошла Терри, спрашивая, как у нее дела. И еще она сказала, что звонила мама. В полдень за ней заедет Дайана Букер и отвезет на ранчо.
Они ехали вдоль речки, переправившись на другой берег по броду, – там, где встретились недавно утром. На нижнем лугу стадо лениво расступилось, пропуская их. Облака рассеялись, очистив вершины гор, в воздухе пахло свежестью и просыпающейся землей, готовой дать новую жизнь. В траве уже попадались розовые крокусы и додекатеоны, а на тополях зеленел нежный пух.
Том пропустил Энни вперед, глядя, как ветерок раздувает ее волосы. Она никогда прежде не ездила в ковбойском седле – по ее словам, ощущение было такое, словно сидишь в лодке. Перед выездом она попросила Тома подтянуть стремена, и теперь они были такой длины, какую обычно устанавливаешь, если ездишь на мерине или хочешь умышленно сдержать лошадь, но Энни уверяла, что так ей удобнее. Она была прирожденной наездницей – Том видел это и по посадке, и по тому, что тело ее двигалось в одном ритме с лошадью.
