Наталья Труш - Куда он денется с подводной лодки
Чемодан навьючили на Пашку, а толстого Валерика до такси тащили по очереди Соня и Аня.
До дому добрались минут за пятнадцать. Мама Катя не выпускала Сонечку из объятий, и она не знала, как сказать, что уже завтра она намерена уехать:
– ...но через две недели приеду и буду с вами до конца месяца!
Сонечка, как могла, старалась успокоить мать. Она на ходу придумала несуществующую подружку, с которой едет к морю.
– Подружка эта носит форму офицера-подводника, – подвела итог Катерина Сергеевна. – Он любит тебя, дочка, это видно. Вот только... у него ведь... семья?
– Семья. И сын. – Соня была убита наповал материнской проницательностью. – Мам, а как ты...
– А что там догадываться? Видела я, как он на тебя смотрит. И как ты – на него. Не как на попутчика – это уж точно.
– Точно... – Соня даже не нашлась, что ответить.
– Знаешь, я так скажу тебе, дочка: главное в жизни – любовь. Но готовься к тому, что тебе будет очень больно. А больше ни о чем не спрашиваю. Понимаю все.
Соня едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Не ожидала она от мамы такого. Боялась, думала, что осудит, будет отговаривать. А она...
Вечером с сестрой посекретничали. Аня только охала и ахала, слушая историю любви Сони и Баринова.
– Ну а отбить его у жены?.. – заговорщицки посоветовала Аня.
– Нет, не хочу, Ань. У нас с ним так все замечательно, потому что нас не связывают общие квартиры, ложки, чашки – быт. И штамп в паспорте. Но это только одна сторона медали. У него сын, семья. Я не хочу никому делать больно. И вообще, пусть будет как будет! Давай не будем об этом, ладно?
Утром Баринов позвонил Соне и сообщил, что билеты на поезд в Севастополь у него в кармане. У Сони было всего несколько часов, чтобы собраться. Она поехала в Гостиный Двор, и ей повезло: купила купальник! Такой, о котором и мечтать не могла, но какой ей ночами снился – темно-синий, с белым в полоску лифом, с крохотным металлическим якорьком на груди и с открытой спиной! Венгерский! Мечта, а не купальник.
Дома Соня примерила обновку и долго крутилась перед зеркалом.
– Стильно! – с восхищением отметила сестра и кивнула мужу: – Ах, Пашка, когда же мы-то с тобой к морю соберемся?!
– Соберемся! Вот подожди, Валерка подрастет – и поедем. – Муж Ани с сыном лежали на застеленном байковым одеялом диване и собирали картинку из цветной мозаики – Соня привезла в подарок племяннику. – А пока у нас Сонечка первопроходец. Первая – на север, первая – на юг.
Пашку не ставили в известность о личной жизни Сони. «Обойдется! – сказала Аня. – Меньше знает – крепче спит!»
На поезд Сонечка просила ее не провожать.
– Только до троллейбуса! – разрешила она. Стоя у заднего стекла, Сонечка махала оставшимся на остановке родным, боязливо оглянулась, когда мама перекрестила ее вслед.
Баринов ждал ее у входа в зал ожидания.
– Солнечка, родная! Я так боялся, что ты не придешь! А где твой зеленый кожзаменительный крокодил? – подхватил он легко ее дорожную сумку.
– Что касается крокодила, то он отпуск проведет в Ленинграде! В Севастополе ему делать нечего. Что касается твоих опасений... Как это я не пришла бы? Мы же договорились... А ты... ты не жалеешь, что проведешь отпуск со мной, а не с семьей?
– Глупая ты, девочка моя! – грустно сказал Баринов. – Если бы я мог что-то изменить... Ты все понимаешь. И именно за это я тебя люблю.
Потом были целых две недели бездонного счастья на берегу удивительного моря. Баринов привез Соню в крошечный домик далеко за городом. Хозяйка дома даже не заглядывала на их половину. Только поутру они находили на столике во дворе то миску переспелых, почти черных черешен, то глубокую тарелку толстобоких слив, сизых, со следами утреннего росного тумана на спинках.
Море по ночам подступало прямо под окна дома, и Баринов соблазнял сонную Соню на ночное купание голышом. Он выпрыгивал в распахнутый квадрат окна, пробегал несколько метров по мелководью и звал ее: «Прыгай!»
Она входила в море, как Афродита, и Баринов любовался ею. В лунном свете казалось, будто по лунной дорожке идет ожившая античная скульптура. Соня медленно входила в теплую воду, а потом ложилась на лунные блики и плыла туда, где ждал ее он. Баринов поднимал Соню на руки. В воде она была совершенно невесомой. Она оплетала его шею руками, и он целовал ее соленые губы. Он нес ее на песчаную отмель, где она теряла голову от его соленых губ и умирала от бесконечного желания...
А потом он относил ее, совершенно обессилевшую, как большую тряпичную куклу, в их крошечный домик, укладывал в постель. Она слабо сопротивлялась, пыталась добрести до душа, но передумывала и засыпала соленая, с мокрой гривой перепутанных волос.
Соня смеялась:
– Ну вот, купила купальник, о котором давно мечтала, а тут его и показать некому. Ладно, зрителей нет, так даже ты меня в нем не видел, мой адмирал!
«Мой адмирал!» – так она стала называть его именно там, на море. Баринов придуривался, как мальчишка, смешно козырял ей и выпадал прямо из окна в море с воплем: «Адмирал идет ко дну!»
Он боялся себе самому признаться, что это самое счастливое в его жизни время. И хорошо понимал, что запастись этим счастьем на всю оставшуюся жизнь невозможно. Правда, и отнять его у него не мог никто. Это чемодан или кошелек можно отнять или украсть. А ощущение счастья – это тот бесценный багаж, который нести не тяжело, он всегда с тобой.
А еще он почему-то чувствовал, что это последние беззаботные и счастливые мгновения с Соней в его жизни.
* * *В предчувствиях он не ошибся. Гром грянул, едва он перешагнул порог дома.
Тамара Викентьевна встретила его сурово. «Все знает», – догадался Баринов. Стало быть, произошел какой-то сбой, кто-то случайно болтанул. Или жена проявила изобретательность, вытянула из кого-то кончик ниточки и сколько смогла – столько и размотала.
Разговор был недолгий.
– О твоих путешествиях налево я догадываюсь давно, – начала разговор супруга. – Не пытайся наврать мне, что ты из командировки. Да, из Севастополя, но твоя «командировка» на твоей роже написана.
В гневе Тамара Викентьевна забывала о своем почти царском происхождении и слов не выбирала.
– Я сквозь пальцы смотрела на загулы, но теперь ставлю на этом точку. Я хвост давно прижала. Теперь твоя очередь. Сильно предупреждать не буду, но ты знаешь, как легко я могу испортить тебе карьеру и биографию. Я бы все-таки хотела, чтобы дети росли в полной семье. И не в простой семье, а в семье, созданной специально для счастья и благополучия.
Саня Баринов хорошо понимал, о чем говорит Тамара. Один ее звонок, даже звоночек, – и ему, Баринову, придется положить на стол, покрытый красной скатертью, партбилет, а вместе с этим поставить жирный крест на карьере.
