Анна Берсенева - Женщины да Винчи
А сейчас она почувствовала к нему острую, пронзительную жалость. Она только сегодня поняла, что такое жалость, как она выкручивает сердце, какая это физическая боль. И вот сразу же – это известие…
Она чувствовала жалость к нему и вину перед ним. Как странно! До сих пор Белка считала, что это Кирилл перед ней виноват, но после того, что произошло сегодня в реанимации, ей будто другие глаза вставили. И этими новыми глазами она видела себя – холодный расчет, который заменял ей сочувствие к нему…
«Их больше нет, – вдруг поняла она. – Ни Кирилла, ни его жены. Не я запутала их жизнь, но все это разрешилось вот так. Может, и без меня было бы то же. А может, я подтолкнула эту лавину. Теперь уже не ответишь. Но их больше нет».
– Я могу вернуться в Москву.
Вернуться в Москву!.. Эти слова, которые она тысячу раз произносила мысленно, а теперь произнесла вслух, вызвали у нее не радость, а… Белка даже не знала, как это назвать – она словно отшатнулась от этой мысли, разве что не перекрестилась: чур меня, чур.
Она не хотела возвращаться в Москву! То есть не в Москву именно, просто ей даже помыслить было страшно о том, чтобы вдруг оторваться от Кости.
«А почему я думаю, что мне придется от него оторваться, если я вернусь в Москву?»
Она похолодела. Можно было не задавать себе этот вопрос – ответ был очевиден. Она точно знала, что Костя с ней не поедет. Просто не поедет, и все.
Однажды она подумала про него – тогда она еще со стороны о нем думала, а не изнутри будто, как думает теперь, – да, она подумала: вот человек, причина поступков которого заключается в нем самом.
«И у него нет никаких причин куда-то уезжать. То, что нас связало, только мне кажется прочным. А у него есть связи прочнее, и с чего вдруг он бросится очертя голову в Москву, ведь она ему чужая, то есть Москва чужая, а я… А что для него я?»
Дверь открылась, и вошел Костя. Он был в зеленой врачебной форме. Это Малевич когда-то придумал, что самый подходящий для врачебной одежды цвет вот такой, зеленый, она читала… Белкины мысли метались и проваливались из головы в сердце, как с горки ухали.
– Умерла? – спросила она.
– Да. Я не мог сразу выйти, чтобы тебе сказать, там внутреннее кровоизлияние у одного началось… Да, умерла.
– Она сказала, что тебе благодарна.
– За что? – невесело усмехнулся он.
– Что не умирала на цепи. Костя… – тихо проговорила Белка. – Как же такое может быть? Не может же такого быть!
– Не может. Но есть. И сколько я себя помню, всегда это было. И мама моя всю свою жизнь это видела, этот Вятлаг кругом. И бабушка только в юности этого не знала.
– Ты думаешь, что это нормально?
– Я не думаю, что это нормально! – У него был такой голос, что Белка замерла. – Я не думаю, что нормально избивать женщину с тяжелой онкологией, с опухолью почки! Вообще – избивать женщину. Я не думаю, что это… Я не знаю, что с этим делать, и не знаю, как с этим жить!
Он замолчал. Белка боялась пошевелиться.
– Как же ты ее оттуда вывез? – спросила она наконец.
– У нее приступ случился. В лагерной больничке ответственности испугались, вызвали «Скорую». И как-то растерялись сначала, не сразу сообразили начальству доложить. Вот и вывез.
«А если бы сразу сообразили, если бы тот, увесистый, прямо в колонии автоматчиков на него натравил? – подумала Белка. – Что он сделал бы?»
Она посмотрела на Костю и вдруг поняла, как содиняются в цепочку обстоятельства непреодолимой силы. Каждое вроде бы само по себе, но одно цепляется за другое – тебе не дают помочь женщине, она совершенно тебе чужая, но ты не можешь ее бросить на произвол судьбы, не можешь позволить, чтобы ее избивали и убивали, и поэтому ты можешь только убить того, кто ее избивает и убивает, и ты это делаешь… И на этом заканчивается твоя человеческая жизнь, и это не могло быть иначе.
Все это так ясно стояло в Костиных глазах, что ей стало страшно – вся кожа пошла мурашками.
– А за что ее посадили? – поспешно спросила Белка. – Она мне сказала, что не могла лжесвидетельствовать, но больше ничего.
– А больше ничего и нет, насколько я понял. Она юрист, работала в крупной компании. Компанию решили у владельца отнять. Законных оснований не было – стали искать. Хотели ее для этого использовать – она не согласилась. Отправили в колонию, сопроводили указанием стереть в пыль. Всё.
Лицо у него было неподвижное, как посмертная маска. Белка молчала, подавленная.
– Я докладную напишу, что они ее с диагностированной онкологией в колонии держали. – В его голосе была бесконечная горечь. – Обязаны же были отпустить. Пусть хоть как-то их… Хотя что им сделают? Самое большое, премии лишат. Одной бутылкой меньше на праздничном столе.
Он помолчал, потом тряхнул головой, и выражение его лица стало прежним, человеческим. Белка перевела дыхание.
– Иди домой, – сказал он. – Восемь часов уже, что ты здесь сидишь?
– Тебя хотела дождаться.
– Так у меня ведь дежурство. Я только завтра освобожусь. Иди, Белочка.
С последними словами в его голосе вдруг мелькнули такие интонации, что у Белки сердце занялось счастьем, как огнем. Даже голова закружилась.
– Завтра Новый год, ты хоть помнишь? – Он улыбнулся. От его улыбки сердце у нее не только огнем занялось, а вспыхнуло пожаром. – Мы елку всегда во дворе наряжали. Возле крыльца растет, видела? Вот ее. Или хочешь в доме? Я тогда завтра куплю.
Господи, да хоть в лесу! Хоть в буреломе! В берлоге медвежьей! Не елку, а репейник!
– Ничего не покупай, – сказала она. – Возле крыльца отличная. Повесим яблоки или что там, пряники, заодно птицы отпразднуют.
Костя поцеловал ее так быстро, что она не успела сказать ни слова, как он уже вышел. Повисел еще минуту в воздухе едва уловимый запах лекарств и исчез тоже.
Глава 13
«Интересно, как они эту елку наряжали? С крыши, что ли?»
Белка стояла, закинув голову, и смотрела на высоченное дерево, растущее у крыльца. По дороге домой она накупила вчера такое количество шариков, пряников и всяческой золотой дребедени, что хватило бы на украшение, кажется, даже кремлевской елки. Но вот как это украшение осуществить, было совершенно непонятно.
«Ладно, – решила она, – Костя придет и скажет как».
Ей доставляло живейшее удовольствие думать, что он скажет, как и что ей делать, и она именно так и сделает. Это тоже было ново, такое ощущение.
Белка не была сильна в приготовлении пищи, особенно праздничной, поэтому и ее закупила по дороге. Благо выяснилось, что не во всех заведениях общепита подают холодные котлеты, имеются блюда даже изысканные, вроде какого-то курника, который оказался огромным многослойным пирогом, с виду очень аппетитным. И шампанское французское нашлось, и марципановые зайцы, облитые белым шоколадом.
