Дарья Волкова - Падение Рыжего Орка
Самойлов кашлянул.
— Да уж, Тихон… Слушал я тебя и думал, что пуля в плече — это при твоем характере ты еще легко отделался. И, кстати, раз уж разговор зашел. Обязан сказать, так что уж прошу меня теперь послушать.
Оба Тихие уставилась на него похожими серьезными взглядами.
— Причиной, спровоцировавшей падение и, как следствие, вызвавшей смещение пули и то острое состояние, которое за этим последовало, стал удар. Удар, который нанес… мой сын. Если говорить по закону — ты, Тихон, имеешь полное право предъявлять претензии об ущербе здоровью и временной утрате трудоспособности. По закону — имеешь.
Тихон явно собрался ответить, но Глеб Николаевич не дал.
— Подожди. Я не закончил. Хочу, чтобы ты кое-что для себя уяснил, прежде чем мне ответишь. Ты несколько лет ходил с бомбой внутри, ты это понимаешь? По краю ты ходил, по самой кромке. Любое падение могло спровоцировать то, что случилось позавчера. Ты мог банально поскользнуться. Тебя могли нечаянно толкнуть. Тебе было достаточно просто не слишком удачно упасть. Чтобы пуля сместилась и пережала артерию. Думаю, это был только вопрос времени. Как ты вообще себя сохранил при таком положении пули и твоем характере буйном — я понять не могу, — зав. травмой покачал головой. — Везучий, видать. Очень. Потому что представь себе, Тихон. Ты поскальзываешься. Или тебя толкают. Ты падаешь. На плечо. Ситуация развивается по уже известному сценарию. И какова вероятность, что рядом с тобой окажутся люди, которые быстро поймут, что с тобой произошло? Поймут, среагируют, смогут организовать медицинскую помощь? Думаю, она близка к нулю. Тебе невероятно повезло, что тебя ударил врач. И что это произошло в двух шагах от хирургического корпуса. Конечно, по закону Колька виноват. А по совести он тебе жизнь спас.
Ответить Тихон снова не успел. Раздался тихий всхлип, и все трое мужчин повернули головы к двери палаты. Там по косяку медленно сползала Серафима Андреевна Тихая.
Первым среагировал Глеб Николаевич — потому что врач. Подскочил, успел подхватить. А тут и Аристарх подоспел.
— Сима, Симочка, да ты что…
А у Серафимы Андреевны совсем побелели губы, и пальцы тоже — которыми она вцепилась в ворот рубашки мужа. Сдав женщину на руки ее супругу, Самойлов выглянул за дверь. И в коридоре травматологии послышался громкий голос заведующего.
— Маришка! А, это ты, Рита! Сердечного чего-нибудь, сюда, в VIP, живо!
Постовая сестра бегом сорвалась с места.
А потом, удостоверившись, что с Серафимой Андреевной все в порядке, и она пришла в себя, и щеки порозовели, и муж с сыном хлопочут вокруг нее, Глеб Николаевич собрался уходить. Тихим теперь точно надо побыть узким семейным кругом. Но от двери обернулся и произнес, глядя через всю палату в глаза младшего представителя необычного семейства.
— Ты подумай над тем, что я тебе сказал, Тихон. И дай знать, что решил.
— А тут и думать не о чем, — упрямый взгляд из-под нахмуренных бровей показался Самойлову странно знакомым. — Я понимаю, что у вас, Глеб Николаевич, обо мне не самое лестное мнение сложилось. Но у меня и в мыслях не было винить… — Тихон негромко кашлянул. — Обвинять вашего сына в случившемся. Во всем виноват я сам.
Заведующий кивнул невозмутимо.
— Рад такому решению. Ну, тогда всего хорошего, — взглянул на наручные часы. — До конца времени посещений осталось двадцать минут. А, впрочем… Если что — скажете, что я разрешил. Ну и VIP, опять же.
Самойлов аккуратно прикрыл за собой дверь и пошел по коридору отделения в сторону своего кабинета. Что-то утомили его Тихие, прямо до чрезвычайности, своими откровениями. А странно все же, что ему за все время не позвонил никто. Вот чудо чудное.
__________
— Приветствую тебя, дщерь.
— Привет, пап, — рассмеялась Варя. — У тебя получается говорить? Проверка закончилась?
— Да прямо, — вздохнул отец. — Эти пока всю кровь не выпьют — не угомонятся. Я тебе с отчетом звоню.
— С каким отчетом? — опешила Варвара. В чем ей отец может отчитываться?
— Твоего ненаглядного я перевел из реанимации в VIP-палату, разместил со всеми удобствами. Состояние у него стабильное.
— Он не мой!
— В каком смысле — немой? — изумился отец. — Ничего не немой. Говорил сегодня столько, что слушать — не переслушать. Пока с отцом мирился — прямо соловьем разливался.
— В том смысле, что он мне никто! — потом до нее дошел смысл всех сказанных слов. — Как — мирился? А он что — с отцом в ссоре был?
— О, да ты о своем поповиче, я смотрю, ничего не знаешь, — хмыкнул Самойлов-старший. — Там не то, что ссора, там такая драма семейная — хоть кино снимай, хоть книжку пиши. — И, с внезапным воодушевлением. — Рассказать?
— Не надо! — и тут же пожалела о своих словах, но упрямо продолжила. — Ничего о нем не хочу знать. Ни-че-го!
— Ладно, — на удивление покладисто согласился отец. И вдруг внезапно вопросил строго: — Ты мне тогда скажи, что у тебя с квалификационной работой? Готовишься?
Варя вздохнула. Она точно знала, что такая резкая смена темы разговора значила только одно — отец пришел к каким-то выводам. А если папа пришел к выводам — с этих выводов его бульдозером не сдвинуть. И шут его знает — хорошо это или нет. Знать бы — какие это выводы. Варя еще раз вздохнула и принялась отчитываться о проделанной работе.
Действие тринадцатое. Провинциальная труппа показывает столичным звездам, как надо играть
Из авторской суфлерской будки, с восхищением: «Во дают коломенские!»
Новый посетитель, нанесший визит к нему в больничную юдоль, изумил Тихона до крайности. Изумление усугубилось тем, что визитер застал Тина врасплох: во время выполнения комплекса упражнений, который ему прописал Глеб Николаевич — заведующий сказал, что чем раньше начать, тем скорее пойдет процесс реабилитации. Выписывать его Самойлов не торопился — из-за довольно сложной пластики сосудов хотел еще понаблюдать в динамике, как себя поведет рука, голова и сердце. А что тут смотреть? Рука не слушалась, голова пухла, а сердце ныло.
Тихон с шипением выдохнул и сердито уставился на собственную левую ладонь. Рука как не своя. Хорошо, что левая. Хотя Глеб Николаевич говорил, что правая рука быстрее бы восстановилась из-за вынужденной нагрузки — для правши, разумеется. Тин попробовал в очередной раз выполнить упражнение и негромко выругался.
— Ай-ай-ай, — раздался за спиной насмешливый голос. — Распивать алкогольные напитки, курить и нецензурно выражаться в отдалении запрещено.
Тин резко обернулся. Поморщился от боли в плече. И раскрыл рот от удивления. В дверях палаты стоял здоровенный рыжий борец-вольник, детский хирург и Варин старший брат в одном лице. Николай был облачен в белый халат, а в руке держал полупрозрачный пакет с ярко-оранжевыми апельсинами. Удивить сильнее было сложно.
