Джессика Марч - Соблазн
Она благодарно уставилась на него.
– И конечно же, ты заслуживаешь этого, – сказал Самсон. – В конце концов, картина была практически твоей идеей…
Поскольку Самсон всецело погрузился в сложные предсъемочные планы для своего первого эпического полотна «Сны Дракулы», то уделял мало внимания предложениям, которые делались Стиви. Впервые она могла принимать самостоятельные решения – и ее дела взлетели вверх, словно мириады ракет Четвертого июля. Она снималась на обложках американских журналов, но теперь заказы приходили из всех стран мира, и Милая Стиви Найт вспыхнула алмазом на международной сцене манекенщиц. Еще минуту назад она считалась личной протеже Самсона Лава, а в следующую минуту уже стала любимицей мира, где стремились к разнообразию не меньше, чем к красоте. Если до этого ей платили с одобрения Самсона и делая ему одолжение, то теперь ее стройное тело, лицо, имеющее форму сердца, и тревожные, всезнающие глаза собирали гонорары до тысячи долларов за час. Если прежде ее мирком был остров Манхэттен, то теперь ее заносило в разные знаменитые и экзотические места по всему земному шару – в Париж и Рим, Гонконг и Каир, на Карибские острова и атоллы на юге Тихого океана.
Но чем ярче загоралась ее звезда, чем больше Стиви зарабатывала, тем менее реальным все это казалось ей – слава, а особенно ее ощутимые заработки, сотни тысяч долларов, которые проходили через ее руки так, будто это были игрушечные деньги.
Хотя Стиви слабо интересовал домашний быт и она почти не оставалась одна, она купила просторную квартиру на Сентрал-парк-саут с видом на полгорода и покрасила ее в белый цвет. Во время одного покупочного кутежа она истратила пятьдесят тысяч долларов на мебель, всю белого цвета, с отделкой из стекла, хрома и нержавеющей стали, что образовало в некотором роде белый, чистый холст, ждущий, когда на нем запечатлеется личность. Она порой думала, что без Самсона она и не знала, что делать ей со своим интерьером. Неважно, сколько вещей она купила и сколько денег истратила, квартира оставалась местом без тепла и истории, ее величина, почти избыточная, казалась единственным ключом к личности ее владельца.
Как-то днем Стиви вернулась домой со съемок, проходивших на крыше Всемирного торгового центра. Ее снимали с вертолета, и впечатление было таким, что захватывало дух, ее волосы хлестали на ветру, шифоновый пеньюар обрисовывал тело. Мысленно она представляла себе, какой получится фотография – эфирная, полуреальная женщина, стоящая на самом высоком здании страны в ночной рубашке. Весь мир, казалось, действовал под диктовку Самсона: рисуй привлекательную картину – и к чертям всякий реализм!
Когда Стиви вышла из своего лимузина, подбежал портье и подобострастно принял из ее рук косметическую сумочку из крокодиловой кожи, где содержались инструменты ее ремесла.
– Мисс Найт, – сказал портье, – там кто-то хочет вас видеть. Она приехала утром, прямо сразу же, как только вы уехали… и с тех пор сидит в вестибюле. Не сообщила мне, кто она такая и зачем приехала.
Поклонница? – подумала Стиви. Еще одна из тех сладких юных девчушек, которые боготворили ее за успех и приходили, чтобы вблизи посмотреть, на что походят мечты, которые она представляет.
Она прошла в вестибюль мимо зеркальной стены и места, где сидит привратник.
В алькове, возле стола консьержа, сидя с прямой спиной на софе в духе Луи Шестнадцатого, была не кто иная, как Ирэн. Стиви остановилась, онемев и помертвев. Совершенно ясно она поняла теперь, почему Самсон изгнал прошлое. В его фантастической жизни не оставалось места для реальности.
– Стефания! – произнесла Ирэн, вскочив, и ее увядшие черты внезапно оживились. – О, Стефания, как долго…
Когда Стиви подверглась материнским объятиям, па нее обрушился калейдоскоп эмоций, буря воспоминаний. Ей пришлось принудить себя поднять руки и ответить на объятия. Однако, почувствовав, какой крошечной и хрупкой стала Ирэн, Стиви почувствована, как старые инстинкты, желание защищать ее, возвращаются к ней – въевшаяся в нее привычка по-матерински опекать свою собственную мать, – и она крепче обвила руками ее плечи.
Наконец Ирэн отпрянула, держа Стиви на расстоянии вытянутых рук.
– Господи, какой ты стала красавицей. Как я счастлива, что вижу тебя.
– Я тоже счастлива, что тебя вижу, – эхом отозвалась Стиви. Но потом почувствовала, что так было и на самом деле. Она взяла мать под руку.
– Ты разыскала меня через журналы?.. – поинтересовалась Стиви, когда они на лифте поднимались на двадцать второй этаж в квартиру Стиви.
– О, я все время знала, где ты.
– Каким образом?
Понимаешь, у твоего отца есть свои связи – военно-морская разведка, – продолжала Ирэн.
Так что они выследили ее – и все-таки оставили в покое. Адмирал действительно списал ее со счетов. Стиви разглядывала мать. Ей показалось актом мужества, что, пусть после такого промедления, она наконец попыталась связаться с ней.
– Я следила за твоей карьерой, – сказала Ирэн. – Я начала все записывать, – робко она добавила. – Я давно думала позвонить тебе, сказать, как я горжусь тобой. Но… адмирал… – Ирэн стала нервно комкать свой неизменный кружевной платочек.
– Я знаю, – сказала Стиви.
Лицо матери озарилось благодарностью за дар понимания.
Стиви повернула ключ в замке, распахнула настежь дверь в квартиру и стала ждать реакции. Она не была разочарована. Ирэн задохнулась, увидев двенадцатифутовые белые секционные шкафы, заполненные сверху донизу дорогими вещами, блеск стекла и зеркал, мерцание белого мрамора, величественный размах окон, обрамлявших парк.
– О, Боже… как красиво, Стефания. Я никогда еще не видела ничего подобного.
Стиви водила мать из комнаты в комнату, демонстрируя ту роскошь, которой окружила себя. Мягкая кровать из нержавеющей стали; белая накидка из норки, небрежно брошенная на простыни из тончайшего египетского хлопка; ванная комната с просторной ванной из зеленого оникса; соседняя гардеробная завалена платьями и туфлями; белый полированный бар набит старыми винами и шампанским; китайская ширма цвета слоновой кости, загораживавшая телеэкран, который включался крайне редко; замысловатая стереосистема, которую она тоже редко слушала; сверкающая белизной кухня, использовавшаяся исключительно для приготовления кофе – к тому же быстрорастворимого.
Слушая восклицания Ирэн по поводу того и этого, Стиви одновременно испытывала и триумф, и разочарование. Ее имущество говорило за нее. Смотри, я ведь всего добилась без вашей помощи, смотри, как вы были не правы, не любя меня. И все-таки момент триумфа не мог уравновесить годы сердечной боли.
