Марселла Бернстайн - Обет молчания
— Черт побери! — вырвалось у Майкла.
— Могу сделать для вас еще кое-что. Есть у нас одна приятная леди, ее зовут Лаура Пегрэм, с которой, думаю, вам стоит побеседовать.
Лаура Пегрэм оказалась ведущим специалистом службы психологической помощи тюрьмы Холлоуэй. Ее кабинет был расположен этажом ниже, в ярко освещенном коридоре, за зарешеченной узкими металлическими прутьями дверью. Судя по всему, она делила его с двумя другими сотрудниками — в кабинете стояло три рабочих стола. Ожидая прихода Лауры, Майкл осмотрелся: палас дымчато-серого цвета на полу, высокие металлические шкафы с ящиками, пара репродукций картин импрессионистов. К большой доске объявлений было приклеено множество ярких записок. Телефоны на всех трех столах беспрерывно звонили, но поднять трубку было некому.
Опоздав на две минуты Лаура Пегрэм стремительно — очевидно, таким был привычный ритм ее жизни — уверенным шагом вошла в кабинет. Ее обесцвеченные волосы, небрежно торчавшие в разные стороны, напоминали яркий цветок одуванчика.
— Отец Майкл? Извините, что заставила себя ждать, — произнесла она на одном дыхании.
Она бросила вместительную сумку на один из столов. Затем направилась к подоконнику включить электрический чайник. Когда она проходила мимо, Майкл уловил аромат ее духов.
— Кофе. Я просто умру, если не выпью чашку кофе. Вы составите мне компанию?
— Не откажусь, спасибо. Без сахара.
Он взглядом следил за тем, как она насыпает кофейные гранулы в чашку, и невольно любовался ее длинными безупречными ногами и ярким, ладно сидящим костюмом.
— Теперь, — сказала она, присаживаясь на краешек стола, — поговорим о Кейт Дин, то есть Кейт Доуни.
Он рассказал ей о сестрах-близнецах, об обстоятельствах, разлучивших девочек, и о болезни сестры Гидеон.
— Мне необходимо, как мне кажется, знать, что Кейт представляет из себя сейчас. Прямо отсюда я еду в Бристоль, и мне хотелось бы морально подготовиться к тому, что я увижу. Повидаться с ней здесь — это одно. Здесь она… — Отец Майкл замялся, пытаясь подыскать подходящее слово.
— …осужденная, — подсказала Лаура.
— Именно. И совсем другое — рыскать по всему городу в поисках женщины, которая… которая способна… — Он намеренно оставил фразу недосказанной.
Она кивнула.
— …которая способна на убийство и приговорена к пожизненному сроку. — Лаура в задумчивости отпила кофе. — Надо полагать… — Она остановила взгляд на черной сутане с белым воротничком — одеяние, специально выбранное им для посещения тюрьмы, и деликатно добавила: — Надо полагать, вам не приходилось общаться с убийцами.
— Я видел смерть, когда находился в Африке с миссией. Но большая часть убийств была результатом междоусобных конфликтов. А это — совсем другое. Меня беспокоит то, что я даже не знаю, как себя вести с этой девушкой.
— Кейт Доуни — совсем не то, что вы ожидаете увидеть. По правде сказать, я сама не ожидала увидеть ее такой. У большинства здешних заключенных обычная биография. Сняли кассу в магазине, кого-то случайно прирезали при ограблении, махинации с документами и кредитками, приставали к прохожим. Много поджигательниц. Совершенные ими преступления подчиняются традиционным схемам. Они закономерны и предсказуемы. Сказывается дурное влияние семьи или компании дружков. Многие совершают мелкие преступления с самого детства.
Лаура Пегрэм дождалась, когда телефон перестанет звонить, сняла трубку и положила ее на стол.
— Случайные убийцы, — продолжала она, — совсем иная категория людей. Они могут принадлежать к любой социальной группе и не имеют никаких возрастных ограничений. У них отсутствуют четко отработанные схемы преступления. Они лишь однажды совершают этот страшный поступок с далеко идущими последствиями. Все они с трудом ориентируются в тюремной системе отношений. В тюремных стенах они не находят своей ниши. Они всегда одиночки.
— Как насчет Кейт Дин?
— У таких, как Кейт, возникают трудности особого рода. Она вкушала прелести тюрьмы с двенадцати лет. Здесь на каждом шагу сталкиваешься с тем, что называется деградацией личности. Это губительно для заключенного с пожизненным сроком. Я бы сказала, что впоследствии такие люди потеряны для общества, они не находят в нем своего места. Но у Кейт оказалась на редкость крепкая психологическая конституция. Она переспорила свою судьбу. Каким-то странным образом ей удавалось держаться в стороне, обособленно, вне тюремных разборок.
— Посадить за решетку двенадцатилетнего ребенка, если вдуматься, варварство. Странно, но только сейчас мне это пришло в голову.
— Да, это ужасно, — страстно заговорила она, вскинув голову от негодования. — Если вы читали репортажи о заседаниях суда — их было несметное количество, — вы поймете, о чем я говорю. Когда произошла эта история, я была студенткой, этот случай широко нами обсуждался. Я была потрясена, воочию увидев, как действует система британского правосудия. Или, выражаясь точнее, бездействует, — мрачно добавила она. — Суду ничего не было известно об условиях жизни девочки в семье. Каким же образом судьи могли понять и разобраться в том, что произошло? Суд признал ее виновной, не приняв во внимание смягчающие обстоятельства.
— Общество считает себя вправе требовать возмездия за убийство маленького ребенка.
— Может быть, — вздохнула она. — За последние годы мы узнали о Кейт много любопытного. Но даже несмотря на это, держу пари, что окажись Кейт в руках правосудия сегодня, ни у кого так бы и не возникло вопроса «почему?». Никто бы не вспомнил о ее возрасте, не потрудился выяснить, имелись ли смягчающие вину обстоятельства. Никто не стал этого делать, потому что ответы могли бы раскрыть нелицеприятную правду о нас самих, о нашей семейной жизни, ценностях и устремлениях. Поэтому все малодушно промолчали. И тем самым предали Кейт. Да, предали, — повторила она.
Лаура выглянула в окно. Майкл последовал за ее взглядом. За окном — современного вида многоэтажка с квартирами для офицерского состава, за ней — непривычно низкая, изогнутая по периметру тюремная стена.
— Подобные преступления, как правило, предполагают у исполнителя наличие определенных психопатологических расстройств, — говорила она. — Что касается Кейт, сколь-нибудь значимых психических аномалий я не обнаружила. — Она посмотрела на него. — Но ведь должно же быть хоть что-то, что нам следовало бы знать. В детстве, например. Пусть мы не смогли бы объяснить, что побудило ее к убийству, но, возможно, это заставило бы нас по-другому взглянуть на случившееся.
