Инна Брюсова - Королевская охота
— Чтобы не спать ночью! Ты что, совсем ничего не понимаешь?
— Что я должен понять? Что ты не летучая мышь? Ну конечно, понимаю! Успокойся!
— Ты что, издеваешься? — Екатерина почувствовала, что заводится.
— Упаси Бог! Просто звоню, соскучился, а ты кричишь. Как будто не рада.
— Я тебя убью когда-нибудь!
— Катюша, в тебе никак темперамент проснулся?!
— Я тебя ненавижу! Не смей звонить мне после одиннадцати!
— Ты бы хоть спросила, как я себя чувствую!
— Я знаю, что ты жив!
— Да, мне повезло, и я остался жив. Но тебя это совсем не радует!
— Радует, радует! Я думала, ты уже давно на Мальте!
— Я бы никогда не уехал не попрощавшись! — высокомерно сказал Юрий Алексеевич.
— Так ты звонишь, чтобы попрощаться?
— Нет еще! Но теперь я не уверен, позвоню ли, чтобы попрощаться.
— Ну и не звони!
— И не позвоню. А хочешь, я приду сейчас?
— Куда?
— К тебе!
— Не надо! А то опять подстрелят!
Так они болтали еще около часа. Когда-то Екатерина долго не могла привыкнуть к несколько эксцентричному чувству юмора Юрия Алексеевича и его манер разговаривать ни о чем. Их разговоры были похожи на игру в пинг-понг. Твоя подача — моя подача! Ты — я! А если резаный? А я вот так! А крученый? Ага! А если я? На неподготовленного человека подобный треп производил странное впечатление. Под конец Юрий сказал что не чувствует себя достаточно окрепшим, чтобы торчать у телефона всю ночь, пригласил Екатерину к себе на завтрак в палату номер четыре и пожелал спокойно ночи.
Глава 14
КОШМАР НА УЛИЦЕ ВЯЗОВ
Утро было морозное и чистое. Нежно розовеющее на востоке небо обещало солнечный день. Екатерина, с восходом солнца переставшая чувствовать себя подопытным кроликом, с удовольствием сварила кофе. Позвонила Галке с отчетом о прошедшей ночи и ушла на работу. «Я больше не хочу играть в детектива!» — сказала она себе. Жизнь на работе была прекрасна и удивительна. Кто-то очень неглупый когда-то сказал, что опасность обостряет восприятие окружающей действительности. Звонили и приходили люди. Заглядывали соскучившиеся «охотники» и травили привычные байки.
После обеда позвонила Галка. Узнать, как дела. Они поболтали о том о сем, потом Галка сказала:
— А хочешь сюрприз?
Екатерина поежилась:
— Не очень!
— Не рохай! — подбодрила ее Галка. — Ну, хочешь?
— Ну давай, — согласилась Екатерина.
— Бери ручку, пиши! — торжествующим голосом придала Галка.
— Что писать?
— Ручку взяла?
— Взяла!
— Так, записывай. Проспект Революции, дом шестьдесят, квартира пятьдесят шесть. Записала?
— Записала! И что теперь?
— А почему ты не спросишь, чей это адрес?
— Чей?
— Да Принцессы Дианы твоей, Зинаиды Метлицкой!
— Откуда ты знаешь?
— Узнала в справочном. Знаешь, шла мимо и вдруг подумала, а что, если она не уехала? Просто не хотела нас видеть. Ей же соврать, раз плюнуть! Или еще не уехала? Надо бы сходить, а? На всякий случай. Давай?
— Даже не знаю. Мы же не планировали…
— Ну так что? Давай запланируем! Ты когда заканчиваешь?
— В пять.
— Ну вот, значит, в пять и пойдем. Встретимся около выставки, у центрального входа, слева. Идет?
— Ну ладно.
— Не опаздывай!
В отличие от Галки, часто действовавшей спонтанно под впечатлением момента, Екатерина долго и тщательно обдумывала свои поступки, что, впрочем, не уберегало от ошибок. Предложение Галки ей понравилось. Действительно, а почему бы и нет? Если Зинаида уехала, то ничего не поделаешь, а если нет? Поговорить с ней было бы совсем неплохо. Например, расспросить, почему Елена была уверена, что Алину убили. Конечно, она особенно не прислушивалась к словам Елены, но хоть что-то должна была запомнить. А отношения Елены с Володей Галкиным? Тоже интересно! А знала ли она о романе Алины и Анатолия Константиновича? Письмо ее, как небрежное «извините», значит очень мало. Галка права! Нужно с ней встретиться. Просто прийти и все! Без звонка или письма. Свалиться на голову. Она не имеет права уклоняться от встречи. Удивительно, что они не подумали об этом сразу! Поверили, что она уезжает. «В детективном бизнесе нельзя никому верить на слово!» — сказала себе Екатерина.
В половине пятого позвонила Галка и озабоченно сообщила, что у Ритки тридцать восемь, горит вся, и Зинаиду придется отложить на завтра.
В пять Екатерина заперла «Охоту», спрятала ключи в сумочку и в нерешительности постояла у подъезда, как витязь на распутье, раздумывая, куда пойти. Направо — родной дом, с перспективой провести длинный вечер, полный дурацких мыслей. Налево пойти — что-то там найти, ничего хорошего, смерть, кажется? Бр-р! Еще хуже! Значит, идем домой! И она направилась в противоположную от дома сторону. К Зинаиде.
Четвертый подъезд, еще один подъезд в ее жизни! Третий этаж, пятьдесят шестая — справа. Екатерина протягивает руку к звонку и вдруг замечает, что дверь в квартиру приоткрыта, легко толкает ее и входит.
Каждая квартира обладает собственной аурой, наполненной присущими только ей запахами, звуками, шорохами, теплом или холодом. Эта квартира, казалось, затаилась. В прихожей было темно, тепло, чуть пахло лавандой. Несколько плотно прикрытых дверей, из-под одной пробивается свет. Екатерина постучала и, не услышав ни звука в ответ, громко спросила:
— Здесь есть кто-нибудь? Извините, пожалуйста, мне нужна Зинаида Метлицкая!
В ответ — тишина. Где-то далеко в подъезде хлопнула дверь, послышались шаги, голоса и смех. Екатерина вздрогнула. Эти звуки составили неприятный контраст с тишиной в квартире. Она стояла в пустой прихожей и, затаив дыхание, прислушивалась, пытаясь уловить малейший звук говорящий о присутствии человека. Испытывая желание немедленно уйти. И не двигалась. Ей казалось, что тишина звенит. И тогда она, протянув руку, нащупала неверными пальцами круглую стеклянную ручку двери и повернула ее. Дверь мягко поддалась, Екатерина по инерции сделала шаг вперед и тут же зажмурилась и отшатнулась — ей показалась, что она попала на сцену театра. Плоская белая комната, безобъемная из-за яркого света заливавшего ее, напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Под потолком сияла, чуть покачиваясь и ослепительно сверкая хрустальными подвесками, большая люстра. Горели светильники на стене. Торшер стоял в кругу голубоватого света, отбрасываемого его собственной лампочкой. Горела лампа на журнальном столике. Белая мебель. Пол, белый из-за усыпавших его листков бумаги. Одуряющий аромат белых лилий в высокой вазе на столе. И неподвижная, как большая кукла, женская фигура, лежащая на тахте — логический центр мизансцены. Белый пеньюар, аккуратно расправленный, прикрывает ноги до маленьких ступней. Сложенные крестом на груди руки. Легкомысленная соломенная шляпка, украшенная розовым бантом, закрывает лицо. Симметрию нарушает лежащая на полу красная атласная туфелька на высоком каблуке, видимо, упавшая с ноги. А может, таковым был замысел художника-эстета, придумавшего все это.
