Татьяна Веденская - Не ходите, девки, замуж!
– Диана, – устало пробормотал он, – постой. Я…
– Ма-ам, – раздался голосок из-за двери. – Па-ап?
– Да, золотко! – хором запищали мы с Володей фальшивыми голосами.
– А… а вы-то вообще меня-то любите? – вдруг спросил он с совершенно серьезным личиком.
У меня от стыда залило краской все лицо. Володя, кажется, тоже весь пошел пятнами. Мы переглянулись и хором задергали головами.
– Конечно, любим. Конечно, зайчик.
– Да? – с сомнением переспросил зайчик. – Что-то непохоже.
– Ну, почему? Очень похоже, – защебетали мы.
Мусяка задумчиво постоял, потом поднял вверх указательный пальчик и хитро улыбнулся:
– Тогда купите мне щенка, а?
– Щенка? – растерянно посмотрели мы друг на друга. Потом Владимир собрался с духом, сцепил кулаки, сжал зубы, зажмурился, но все-таки смог это произнести:
– Хорошо, Вань, купим щенка.
– Правда? – зашелся от восторга ребенок.
– Правда. Поедем на птичий рынок и купим щенка.
– Вау! – произнес ребенок с восхищением. Кажется, в этот момент он совершенно забыл о том, что родители ругались, кричали друг на друга впервые, кажется, за всю его долгую, почти трехлетнюю жизнь. Лицо его засветилось счастьем, он даже подпрыгнул на месте от радости и убежал к себе в совершенно другом расположении духа. Как говорится, настроение его улучшилось. Мы же остались в тишине. Драться не хотелось.
– Щенка? Ты уверен?
– А что еще я должен был сказать? – с отчаянием в голосе спросил он и поднял руки к небу. При аккуратности и педантичности Владимира пес в доме – это была целая катастрофа. Я знала его, за эти годы я успела все-таки неплохо его узнать, так что понимала: то, что он только что сделал, – это самый настоящий подвиг.
– Ну, можно будет потом купить ему игрушку. Знаешь, сейчас таких продают, которые и лают, и бегают, и песенки поют.
– Нет, – помотал головой он. И закрыл лицо руками. – Придется покупать живого. Пластиковый его не устроит.
– Да? Ну тогда можно попробовать найти какую-нибудь самую маленькую собачку на свете. С канарейку. И не будет таких уж больших проблем.
– Скажи, Дин, почему ты так хорошо ко мне относишься? Почему не пошла в милицию, не устроила скандал, на уши всех не подняла? – перевел тему он.
– Ну… во-первых, я услышала тут недавно одну интереснейшую историю о том, как одна сумасшедшая мамаша десять лет не давала отцу увидеться с сыном.
– Откуда… – Владимир от неожиданности аж вскочил с места. – Откуда ты узнала…
– Лёвушка, – развела руками я.
– Трепло, – вздохнул он. – Всегда был треплом, треплом и остался.
– Да уж.
– А во-вторых?
– Ах да. А во-вторых, – продолжила я, делая загадочное лицо, – я как-то, наверное, поняла, что ты… это ты сгоряча. Что ты вернешься, что не сможешь заставить меня так страдать. Ведь ты же хороший.
– Я? Хороший? – удивился он. – Я сухарь, я скучный, необщительный. Я придираюсь ко всему.
– И что? – возразила я. – Ты не сухарь. Когда ты не знаешь, что я на тебя смотрю, когда ты с Мусякой, ты так смеешься, так с ним разговариваешь. Хотела бы я, чтобы со мной в детстве так играли мои родители. А насчет общительности – знаешь, это же даже плюс, а не минус. Мой Сосновский был знаешь какой общительный? О, это что-то. А теперь остался только злой пьющий мужик. Ну ее, эту общительность. С тобой… знаешь, даже молчать с тобой вместе мне всегда было интереснее.
– Да? Правда? – усмехнулся Владимир.
– А твои рассказы? Ты же знаешь все на свете. И так умеешь все объяснить, что сразу становится все понятно. Если бы ты хотел, ты был бы самым лучшим на свете преподавателем.
– Диана.
– Да?
– Знаешь, я все понимаю, и ты, наверное, никогда не сможешь меня простить.
– Я? – удивилась я.
– Ну, за то, что я вот так уехал, – пояснил он и грустно улыбнулся.
Я кивнула:
– Это было просто жестоко.
– Да. Я… испугался. Очень испугался. Мой отец… раз уж ты все знаешь, нет смысла что-то скрывать. Когда я приехал в Москву, он уже был так болен. Мы с ним разговаривали, он столько мне рассказал. Он столько еще мог бы мне рассказать. Когда… когда ты сказала, что больше не можешь так и что уйдешь, я вдруг так, знаешь, живо представил, что и я проживу остаток своих дней в этой квартире, в этом доме, один, в горьких сожалениях о неудачной жизни. А он, Ванька, вырастет без меня…
– Но почему? Почему?
– Не знаю. Я не знаю, правда. Я даже не хотел задуматься, что ведь, по сути, когда я уехал, я сам поступил точно так же, как когда-то поступила моя мать.
– Ну… что-то в этом роде, да, – согласилась я.
– Да. Абсолютно. Я думал только о себе. Не о тебе, не о Мусяке, не о нас. Только о себе. И вчера, когда он спал, я вдруг понял: это же безумие. Он же никак не сможет и без тебя тоже. Без нас обоих. Да, пусть ты не хочешь быть со мной. Пусть у тебя там будет Алексей, хоть бы и Саша, Петя, Денис – неважно. Мы справимся. Мы будем договариваться. Мы будем видеться хоть каждый день, ведь не так же далеко мы живем. И он вырастет, зная, что и мама, и папа его любят.
– И обещали ему щенка, – усмехнулась я. – Слабые мы, быстро он нас сделал.
– Ну, ему есть в кого. Мы оба такие упертые.
– Ладно, Володь. Я все поняла. Ты все сказал? Или что-то еще осталось? – поинтересовалась я.
Володя пожал плечами:
– Вроде все. Так ты простишь меня? Я обещаю, что больше никогда так не буду делать. Мы всегда обо всем сможем поговорить, все решим, да?
– Да, – кивнула я. – И давай-ка начнем решать прямо сейчас.
– Хорошо, – с готовностью согласился он. И даже подался вперед, ко мне, чтобы показать, насколько он – весь внимание. – Давай. Что будем обсуждать?
– Нас, – сказала я. – Только не перебивай. Выслушай меня до конца и постарайся меня понять. Все то, что ты сейчас сказал, просто прекрасно, и мы все именно так и сделаем. Решим, организуем, договоримся. Но одной вещи ты упорно не видишь, стараешься не замечать.
– Какой? – нахмурился он.
– Я люблю тебя, Володя, я все эти годы тебя люблю. Я не хочу быть ни с Алексеем, ни с Сашей, Петей или Денисом – я хочу быть с тобой. Я все это время пыталась тебе это сказать, но ты не слышал. Ты затыкал уши, закрывал глаза и кричал: «Бу!», «Я в домике!», «Я не хочу любить!»
– Диана, – растерянно пробормотал он, но я только закрыла его рот ладонью.
– Слушай. И молчи. Обещал.
– Ладно, – беззвучно кивнул он.
– Я не хочу делать вид, что у нас с тобой «прекрасные отношения». Я и слова эти уже стала ненавидеть. Я хочу, чтобы они у нас с тобой были – эти самые отношения. Или уж тогда пусть вообще не будет ничего. Только вежливость двух незнакомцев, которые так и не решились любить. Да, мой дорогой, тебе надо решить. Либо бери меня такую, какая я есть, бери всю целиком, со всеми обещаниями, надеждами, страхами и со всей моей любовью. Или… скажи мне уже раз и навсегда, что тебе это не нужно.
