Фэй Уэлдон - Жизнь и любовь дьяволицы
— Мы с вами никогда раньше не встречались? — спросил он.
— Я жила у Вики, помогала ей по дому. Это, если помните, беременная молодая женщина, уже мать двоих детей, без мужа, живет в Брэдвелл-парке.
— Что-то не припоминаю, — сказал он. — Их столько — таких!
— И будет еще больше, — сказала Молли Уишент, — если вы и впредь собираетесь наставлять их в том же духе.
— Все мы чада Господни, — пробормотал он, немало изумившись.
Он выразил надежду, что она не очень боится холода и не станет без крайней надобности включать электронагреватели. Она заверила его, что будет согреваться работой. Разговор происходил в ее первый день на новой службе. Спальню ей отвели в одной из комнат, под крышей, и всякий раз, когда внизу по улице проезжал грузовик, с потолка сыпалась штукатурка. Кровать была железная с провисшей сеткой и очень древним волосяным матрасом.
Спустя неделю Молли посоветовала отцу Фергюсону купить новые рубашки. Отец Фергюсон заметил, что им всего десять лет, а когда она сказала, что для рубашек это весьма солидный возраст, он возразил — у его отца рубашки держались двадцать лет; тогда ей пришлось сдаться. Она отрезала подшивку внизу и поставила заплаты под мышками. Воротнички у священника были съемные; по наследству от дяди ему достался еще десяток запасных.
— Господь не забывает рабов своих, — заметил отец Фергюсон.
Вскоре ей потребовались мыло и горячая вода — мол, без этого трудно справится со стиркой; а он вспомнил годы учебы в семинарии, в Италии, — там все стирали в студеной речной воде и безо всякого мыла. Молли высказала предположение, что, скорее всего, вода там была мягче, тогда как у них в городе вода жесткая; но она все же согласилась подобрать какой-нибудь стиральный порошок (благо они недавно появились), который одинаково отстирывает как в горячей, так и в холодной воде.
Она внимательно изучила пятна на его брюках и затем обследовала гардероб. На верхней крышке она обнаружила какой-то грибок, который время от времени выделял капельки липкой жидкости. Грибок сей же час был решительно искоренен.
Она ввернула стосвечовые лампочки взамен сорокасвечовых, которые всегда казались ему единственно возможными, и сразу стало понятно, откуда взялись пресловутые тени монахов: длинные занавески в холле, подхваченные сквозняком (когда в столовой зажигали камин, холодный воздух с чердака устремлялся вниз), приходили в движение, развевались — и наверху, в полумраке галереи появлялись загадочные тени. Отец Фергюсон беспокоился, как бы эти более мощные лампы не ввели его в расход, однако она заверила его, что разница в цене пустяковая.
Он ей поверил. Она вообще располагала к доверию. К концу первого месяца работы у него в доме она похудела на шесть килограммов. По-видимому, она слов на ветер не бросала. Она была одинока, и он ее жалел.
Убирать в церкви она наотрез отказалась. Безбожнице вряд ли пристало этим заниматься, сказала она со смехом. Она призналась, что не верит в Бога, а вот в дьявола — верит. Ей недавно представился случай с ним познакомиться, притом довольно близко, ближе, чем хотелось бы. Он рассудил про себя, что лучше иметь дело с кем-то, кто открыто признает дьявола, чем с толпами так называемых верующих, которые способны воспринимать Бога лишь на уровне примитивного антропоморфизма. То есть с теми, кто трактует Его вульгарно.
Он рассказал ей, что про его церковь распускают слухи, будто там водятся привидения, и она сразу сообразила, что слух пущен, несомненно, компанией, претендующей на церковную землю.
По прошествии примерно шести недель он пришел к выводу, что ей просто цены нет — в сравнении с другими женщинами она чистый бриллиант. При ее росте и габаритах двигалась она на удивление бесшумно. У него появилась робкая надежда, что, может, она останется у него насовсем. Он принялся соблазнять ее разными вкусными вещами — поначалу это были брусочки сыра, яблоки, но потом он стал захаживать в магазин на углу и приносить ей оттуда ватрушки с вареньем и слоеные пирожки с яблоками. Дороговато, спору нет, но чем быстрее она сбросит вес, тем скорее покинет его.
Ему открылось, что, пожалуй, можно получать от жизни удовольствие, не впадая в беспутство. Он согласился принять бутылку хереса — подношение одной из его прихожанок, которая, как выяснилось впоследствии, отдала троих детей (включая одного еще не родившегося) на усыновление. Все попали в семьи к добропорядочным христианам, проживающим, правда, в Ливане. Он пригласил Молли спуститься вниз с ее чердака и помочь ему справиться с угощением. Огонь в его запавших глазах полыхал в тот день не так яростно, а в ее глазах мелькал красноватый отсвет. Снаружи громыхали громадины-трейлеры, в доме звенели чашки и качались люстры, как при землетрясении. В этом доме никогда не бывало абсолютно темно и тихо — даром что его населяли призраки из непроглядной глуби веков.
— Как зовут вашу прихожанку? — спросила Молли.
— Вики, если не ошибаюсь, — ответил отец Фергюсон, и Молли подняла бокал.
— Сколько она за них получила? — спросила она.
— Даже в Брэдвелл-парке, — ответствовал отец Фергюсон, — женщины не торгуют своими детьми!
— И напрасно, — сказала Молли.
Вдвоем они уговорили всю бутылку.
— Иисус обратил воду в вино, — напомнила Молли. — Значит, не видел в нем большого зла.
— Верно подмечено, — сказал отец Фергюсон и открыл вторую бутылку, которая так кстати оказалась у Молли с собой. Сама она пить больше не стала, сославшись на диету, и ему пришлось управляться в одиночку.
— Раз открыли — надо пить, — сказала Молли, — а то выдохнется.
Отец Фергюсон на днях получил от епископа послание, в котором ему предлагалось, во-первых, не вступать ни в какой контакт с прессой без предварительной консультации с начальством, а во-вторых, серьезно задуматься, не обуяла ли его греховная гордыня.
— Разве можно, оставаясь смиренным, улучшить сей мир? — недоумевал он.
— Нельзя, конечно, — согласилась она, тем самым словно разрешая ему грешить дальше. — И потом, что значит гордыня? Слово, не больше, звук пустой. Да я совершенно уверена: у вас просто есть чувство собственного достоинства, а вот кто одержим гордыней, так это ваш епископ.
— А разве можно, соблюдая обет безбрачия, познать самого себя?
— Нельзя! — подтвердила она, тем самым как бы оправдывая фривольный ход его мыслей.
Он испытующе посмотрел на нее. Два ряда дешевых, временных зубов зазывно сверкнули в полумраке.
— Согласитесь выйти за меня замуж? — спросил он.
Она ошарашенно смотрела на него.
