Пуговка от бывшего мужа. Исцелю любовью (СИ) - Вишневская Виктория

– Ион, смаи, – показывает с восхищением.

– Да, ручки у тебя маленькие и нежненькие, – с любовью в голосе произносит он, улыбнувшись и крепче прижав крошку к себе.

Она улыбается, довольно качнув головой.

– А Ион поёт к ба с наи?

Мы собирались завтра к бабушке, вот она и переживает, что Новак не сможет.

– Пойду, – кивает. – Даже поедем на машинке, чтобы принцесса по жаре не гуляла, да?

– Бип-бип, – подтверждает она. Устало так, уже засыпая на ходу. Даже у этого маленького озорного ребёнка зарядка на нуле. Зевая, она тихонько спрашивает: – А Ион люит ёзовый?

Глазки уже закрываются, но она борется, лениво и заторможено моргая.

– Принцесса, давай договоримся, что с этого дня ты будешь звать меня не Ион, а папа? – вдруг говорит самую милую вещь за всё наше с ним знакомство. – У каждого ребёночка должны быть и мама, и папа, да?

Она всё ослабевает, обняв его за предплечье. Роняет голову, укладывая её на сгибе мощной руки.

– Па-па, – произносит тихо, повторяя за ним. Я понимаю, что это последнее, что скажет крошка сегодня. Засыпает сном младенца в объятиях отца, держась за его пальцы.

Ловлю на себе тёплый взгляд Леона.

– Подслушиваешь? – говорит еле слышно, боясь разбудить Пуговку.

– Извини, – продолжаю мяться на месте. – Давай я возьму её, отнесу в комнату.

– Пусть остаётся.

– Нет, – отрезаю, чуть повысив голос. Подхожу к кровати и думаю, как забрать у него малышку. – Тебе отдыхать после боя надо. Да и за всю неделю. Отоспись завтра, не вставай в пять утра для тренировок.

Еле приподнимает уголки губ. Тоже вымотался.

Встаёт, всё ещё держа дочку на руках.

– Ты права. Боюсь, что придавлю её во сне, – смотрит на сопящее чудо у себя в объятиях. – Она такая маленькая, что точно не замечу.

Протягиваю руки, чтобы забрать дочку.

– Давай.

– Я отнесу, – проходит мимо меня. – Подожди здесь. Мне нужна твоя помощь.

– Помощь? – взволнованно спрашиваю, поглядывая на красный и чуть припухший след на его щеке. Нет, он ничуть его не портит, но напоминает нам всем о том, что его неплохо сегодня приложили. Или у него рука болит?

– Потом, – отмахивается, направляется на выход из спальни.

Присаживаюсь на край кровати и, не сдерживаясь, я падаю на неё всем телом.

Глаза закрываются, но я пытаюсь уговорить себя не уснуть.

Осталось продержаться совсем немного…

Но эти мысли не помогают, и я всё же проваливаюсь в дрёму…

Леон

Укладываю принцессу на постель и укрываю одеялом. Рассматриваю её прикрытые глазки, трепыхающиеся ресницы, вижу, как она засовывает большой палец в рот. Опять дебильная улыбка застывает на моём лице.

Почему же я раньше не замечал нашего с Полей сходства?

У неё те же ямочки на щеках.

Те же глаза…

Еле видимая родинка на том же месте под лопаткой.

Идиот. Меня обвела вокруг пальца собственная жена.

И я впервые в жизни рад тому, что из меня сделали дурака.

Ещё раз, напоследок, поправляю одеяло. С трудом выхожу из комнаты, не желая этого делать. Но слабость накатывает. Я устал. Не от бокса, а от детских игр, которые, как оказалось, отнимают сил больше, чем почти получасовой бой…

Захожу в комнату и опять ловлю волну удовольствия.

Ника не удержалась. Уснула… Здесь, на кровати.

Уверен, как только разбужу её, она подпрыгнет и побежит к Поле, боясь, что дочка проснётся и испугается из-за отсутствия мамы. Но я хочу провести время с женой. Поговорить, если смогу сделать это.

Аккуратно ложусь рядом. Обвиваю тоненькую талию рукой, притягиваю её к себе. Она мычит, разлепляет глаза и утыкается ладошками в мой торс.

– М-м-м, прости, я, кажется, задремала.

– Нет, это я задержался.

Слабо улыбается, но тут же на её лице появляется беспокойство.

– Какая помощь тебе нужна? Болит что-то? – параллельно ощупывает мой торс и делает ещё хуже. Она безумно вкусно пахнет, соблазняет одним своим присутствием.

– Ага, душа.

– Я серьёзно!

– И я, – отвечаю мягко, поцеловав её в висок. Ника миленько смущается, выглядит сейчас в моих руках такой нежной, ласковой, уязвимой… Не похожа на ту Веронику, которую я видел всё это время. Она занимала оборонительную позицию, пряталась под коркой льда. А сейчас её стены пали, растаяли, как лёд под огнём, раз она позволяет себя обнимать и целовать.

Прижимаю к себе ещё сильнее.

Не могу на неё толком смотреть. Лёгкие стискивает от удушающего чувства вины.

Я и раньше корил себя за жестокий выбор, но старался не думать о прошлом. Но теперь, когда я знаю, что Поля – моя дочь, всё становится только хуже. Вина пропитывает душу и тело, как и злость на самого себя.

– Ник, – произношу её имя, прикрыв глаза. Вдох-выдох. Ненавижу вспоминать тот момент из жизни. Но делаю это. – Прости... что сделал тебе больно.

Я извинялся перед ней только в мыслях. Множество раз. В нашей прошлой жизни эти слова вылетали непроизвольно, лишь как отмашка. А сейчас искренне, с полным осознанием содеянного.

– Я поступил мерзко, думая только о своих желаниях и переживаниях. Всему виной мои надуманные опасения. Я банально не хотел становиться отцом. Заботы были другие.

Ощущаю, что она почти не дышит. Нервно перебирает пальцами на моей груди, постукивая по коже.

Ей наверняка больно вспоминать об этом. Как и мне. Я подонок и не отрицаю этого.

– Наверное, стоило сказать раньше, но мысль о ребёнке всегда вгоняла меня в страх. Не потому что я ненавидел детей. Ты ведь понимаешь, что быть популярной личностью и держать личную жизнь втайне – необычайно тяжело. Люди порой не понимают, что творят.

Вспоминаю одно из происшествий – кирпич, запущенный в окно её квартиры. Благо, никто не пострадал.

Раньше, когда мы только сошлись, в сторону Ники сыпались угрозы. Присылали всякую дрянь на адрес её матери, а она в панике звонила мне, сообщая об очередном «подарке». Это с учётом того, что я не афишировал, с кем живу. Но всё равно находились отбитые, кто умудрялся вынюхать имя моей любимой, чтобы навредить ей.

О ней знали мои конкуренты. А они – самая большая проблема.

– Есть нормальные, а есть психи, которые могут плеснуть кислотой. Преследовать тебя или использовать как мою слабость, что и сделал Ворохов.

Чтобы стать чемпионом по боксу, многие пойдут по головам. Сделают больно тому, кого ты любишь, лишь бы вывести из строя психологически.

Тогда был пик моей карьеры. Самый острый момент в жизни.

Для Ники это может показаться пустяком, но она не знает того, что видел я.

– В то время я и так переживал за тебя настолько сильно, что боялся отпускать. Когда ты сказала о беременности, я представил, что у меня будет две слабости. Я помню, как ты мечтала о полноценной семье. И, Ник, я пытался. За несколько месяцев до этого решил уйти из бокса. Заняться бизнесом, избавиться от популярности, чтобы потом спокойно жить втроём, когда наконец-то решусь обзавестись ребёнком. Но это случилось раньше, чем я предполагал. Не вовремя…

Прикрываю глаза.

– На тот момент я не был готов к отцовству. Перед глазами была цель. В душе – страх, что если не устою, то потом всё будет потеряю. Ведь я думал бы о тебе, о ребёнке, а не о том, где и как основаться, чтобы вы ни в чём не нуждались. И если бы ничего не вышло, я боялся, что начну срывать всю злость на ребёнке, ненавидя его за свой провал.

Вспоминаю себя прежнего – и задушить готов.

– Ты бы никогда… – первое, что говорит Ника за всё время.

– Передо мной стоял живой пример – мой отец, – перебиваю её, вспоминая об ушедшем несколько лет назад родителе. – Он вымещал всю ярость на нас с братом. Обвинял в своих неудачах. Ты ведь знала его, видела.

Да, я переживал, что стану таким же.

И я мог. Потому что искренне не хотел детей тогда.

Один неверный удар по голове – щелчок… и всё.

– Растить в нелюбви ребёнка, которого я не ждал и не хотел – неправильно. Я бы обрек всех нас на страдания. Так что я поступил эгоистично. Испугался, настояв на аборте. Не подумал о последствиях, что могу потерять тебя.