Сесилия Ахерн - Подарок
— В котором часу начинаются гонки? — спросил Лу.
Никто не ответил ему.
— Да я справлюсь, — улыбнулась Александра. — Что тут такого особенного? Надену бикини, а другие члены экипажа пусть позаботятся о клубнике и шампанском.
Домашние рассмеялись.
— Так на какой час назначены гонки? — опять спросил Лу.
— Ну, если будешь в бикини, так и быть — я тебя возьму, — пошутил Квентин.
И опять все засмеялись.
А Квентин, словно вдруг услышав вопрос Лу, но по-прежнему не глядя на него, ответил:
— Гонки начинаются в одиннадцать. Может быть, мне стоит позвонить Стивену. — И он вытащил из кармана мобильник.
— Я поучаствую, — сказал Лу, и все изумленно вытаращили на него глаза. — Я поучаствую, — с улыбкой повторил он.
— Может быть, ты все-таки позвонишь сначала Стивену, — мягко посоветовала Александра.
— Да, — отозвался Квентин, возвращаясь к идее мобильника. — Это правильная мысль. Я позвоню там, где потише. — И пройдя мимо Лу, он вышел из зала.
Лу был уязвлен тем, что родные вновь отвергли его, а те, отвернувшись от него, вспоминали места, ему незнакомые, людей, которых он в глаза не видел. Он стоял, чувствуя себя лишним, в то время как они смеялись шуткам, ему непонятным, и веселились над чем-то, что веселило только их узкий семейный круг. Казалось, они говорят на каком-то тайном языке, неведомом Лу. Вскоре он перестал задавать вопросы, на которые не получал ответов, а потом и слушать перестал, поняв, что никому и дела нет, вникает ли он в суть разговора. Он слишком отдалился от семьи, и трудно было предполагать, что за один вечер можно возвратиться туда, где все места уже заняты.
24
Душа нагоняет упущенное
Стоя рядом с Лу, отец озирался, как заблудившийся ребенок; по-видимому, он нервничал, чувствуя неловкость от сознания того, что все эти люди собрались ради него, и втайне надеялся, что среди присутствующих может объявиться еще какой-нибудь юбиляр, чтобы часть общего внимания переключилась на него.
— Где Рут? — спросил отец.
— Хм… — Лу в который раз поискал глазами Рут и, не найдя ее, ответил: — С гостями болтает.
— Ну, хорошо. Вид отсюда замечательный. — Отец кивнул в сторону окна. — Город-то как разросся теперь!
— Да. Я так и думал, что вид тебе понравится, — сказал Лу, радуясь, что сумел угодить хоть этим.
— Ив котором же из них твой офис? — спросил отец, глядя на другой берег Лиффи, где вздымались ввысь, горя огнями в этот поздний час, административные здания.
— Вот тут, прямо напротив, — указал рукой Лу. — На тринадцатом этаже, который зовется четырнадцатым.
Отец искоса окинул его взглядом, видимо, посчитав такое определение несколько странным, и Лу впервые почувствовал, что это действительно может показаться странным и нелепым. Он это понял и рассердился. Ведь раньше он был уверен в обратном.
— Вон то здание, где огни горят, — объяснил Лу уже по-другому. — Там сейчас корпоратив.
Отец кивнул.
— А-а, вот ты где обитаешь. Где все и происходит.
— Да, — горделиво подтвердил Лу. — Я сегодня получил повышение, папа. — Он улыбнулся. — Никому еще не рассказал об этом. Тебе первому. Ты ведь сегодня у нас юбиляр, — добавил он, переводя разговор на другое.
— Повышение? — Кустистые брови отца слегка приподнялись.
— Да.
— Больше работы будет?
— Кабинет будет больше, а значит, и светлее и веселее, — пошутил Лу, но видя, что отец не поддержал шутку, посерьезнел и сам: — Да, конечно, работы будет больше, времени будет больше отнимать.
— Понятно, — сказал отец и замолчал.
Лу почувствовал, как в нем закипает гнев: поздравить его тоже было бы нелишне!
— Значит, ты доволен своей работой? — небрежно спросил отец, все еще не отрывая взгляда от окна, в стекле которого отражалась их вечеринка. — Ведь трудно работать как вол, если ты не доволен и работа не нравится, — продолжал он, — потому, что под конец тогда думаешь: к чему все это было, к чему старания? Правда?
Лу задумался, раздосадованный отсутствием похвал и озадаченный ходом мысли отца.
— Но ты всегда учил меня работать как вол, — сказал он, чувствуя непонятное раздражение. — Ты всегда говорил, как я припоминаю, что нельзя ни на секунду довольствоваться достигнутым, нельзя почивать на лаврах. — Он улыбнулся, но улыбка вышла натянутой и вымученной.
— Да уж, конечно, я не хотел, чтобы ты рос лентяем, — ответил отец и, внезапно обернувшись к Лу, взглянул ему прямо в глаза. — И относилось это не только к работе, но и ко всем сторонам жизни вообще. Любой канатоходец учится ровно идти, одновременно балансируя шестом. А тренироваться им приходится на канате, протянутом на головокружительной высоте, — добавил он.
В последовавшее затем напряженное молчание вторглась женщина-администратор со стулом в руке.
— Простите, для кого стул? — спросила она, оглядывая собравшихся. — Босс сказал, что кто-то здесь заказывал стул.
— Хм… это я заказывал, — сердито бросил Лу. — Но заказывал я не стул, а стулья. Во множественном числе! Для каждого из здесь присутствующих!
— О, но такого количества стульев у нас просто нет, — оправдывалась администратор. — Так кто же сядет на этот стул?
— Мама сядет, — быстро проговорил отец, желая прекратить перепалку. — Пусть это будет она.
— Нет, Фред, мне и так хорошо, — возразила мать. — Это твой день рождения, и на стул сядешь ты.
Лу прикрыл глаза, часто и глубоко дыша. Оказывается, он выложил двенадцать тысяч евро за то, чтобы его родные спорили из-за стула.
— А еще диджей сказал, что из традиционного у него имеется только ирландский гимн. Хотите послушать?
— Что? — вскинулся Лу.
— Обычно он его ставит под конец, но других ирландских песен у него нет, — извиняющимся тоном сказала администраторша. — Так мне распорядиться, чтоб поставили?
— Нет! — отрезал Лу. — Это смешно! Передайте ему, что не надо.
— Отнесите ему вот это, хорошо? — мягко проговорила Марсия, шаря в стоящей под столом возле нее картонной коробке и извлекая оттуда по очереди флажки, мотки серпантина, маскарадные головные уборы. Лу углядел в картонке даже пирог, а также диск, который Марсия и протянула администраторше. Это были любимые песни отца. Передавая диск, Марсия мельком взглянула на Лу.
— Взято на случай, если ты и тут напортачишь, — сказала она и отвернулась.
И это короткое замечание, сделанное таким спокойным голосом, задело его куда сильнее, чем все обидные слова, которые она адресовала ему в тот вечер. Он считал себя хорошим организатором, способным устроить праздник, доставить людям приятное, пустить пыль в глаза. И пока он занимался тем, что доказывал это, его родственники, оказывается, втихую заготавливали запасной вариант на случай, если он сядет в калошу. И загружали картонные коробки.
