Николас Спаркс - Лучшее во мне
Он неплохой человек и всегда будет жить в моем сердце. Иногда мне кажется, что он продолжает функционировать в нормальном режиме только благодаря мне. Но он не тот человек, который сможет пережить мою измену. Ему не оправиться от такого удара. Это… убьет его. Он совсем сопьется. Или впадет в глубокую депрессию, с которой не сможет справиться. Я не смогу пойти на такое. — Плечи Аманды поникли. — И потом — ты.
Доусон почувствовал, что она скажет дальше.
— Мы замечательно провели выходные, но это не настоящая жизнь, а что-то вроде медового месяца, который вскоре кончится. Можно уверять себя, что этого не случится, давать какие угодно обещания, но это неизбежно, и спустя какое-то время ты уже не будешь смотреть на меня так, как смотришь сейчас. Я перестану быть женщиной твоей мечты, девочкой, которую ты когда-то любил, а ты — моей единственной настоящей любовью. Ты превратишься в человека, презираемого моими детьми, презираемого за развал нашей семьи, и тогда увидишь меня в истинном сеете — обыкновенной стареющей женщиной под пятьдесят, с тремя детьми, которые, возможно, даже ненавидят ее и которая в конце концов из-за всего этого возненавидит себя сама. Да и ты тоже меня возненавидишь.
— Это неправда, — твердо заявил Доусон.
Аманда собрала волю в кулак, стараясь сохранить решительность.
— Это правда, — сказала она. — Любой медовый месяц имеет конец. Доусон положил ей руку на колено.
— Время, которое мы с тобой проводим вместе, не медовый месяц. Это время, когда нам с тобой не нужно ничего скрывать. Я хочу по утрам просыпаться рядом с тобой, а по вечерам сидеть против тебя за обеденным столом, рассказывая, как провел день, и слушая о том, что произошло с тобой. Я хочу смеяться с тобой и засыпать, держа тебя в своих объятиях.
Потому что ты не просто женщина, которую я когда-то любил. Ты мой самый лучший друг, то лучшее, что есть во мне, и я не могу себе представить, что придется снова отказаться от этого. — Доусон помедлил, подбирая точные слова. — Возможно, тебе сложно понять, но когда ты уехала, ты взяла с собой все самое лучшее, и моя жизнь кардинально изменилась. — Ладони Доусона стали влажными. — Я знаю, ты боишься, мне тоже страшно. Но если мы упустим этот шанс и сделаем вид, будто ничего не произошло, то другой такой возможности у нас уже не будет. — Доусон поправил Аманде упавший на лицо локон. — Мы еще молоды. У нас еще есть время поправить дело.
— Не так уж мы и молоды.
— Молоды, — настойчиво повторил Доусон. — У нас впереди целая жизнь.
— Знаю, — прошептала Аманда. — А потому хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
— Все, что угодно.
Аманда, стараясь не расплакаться, терла переносицу.
— Пожалуйста… не зови меня с собой, потому что, если ты станешь меня уговаривать, я поеду.
Пожалуйста, не проси, чтобы я рассказала Фрэнку о нас, потому что я сделаю и это.
Пожалуйста, не проси меня забыть о своих обязанностях и разрушить семью. — Аманда судорожно, словно утопающий, вдохнула воздух. — Я люблю тебя, и если ты меня тоже любишь, то не будешь просить меня сделать это. Потому что я не доверяю себе и скорее всего не смогу отказаться.
Доусон молчал. Не желая признавать очевидного, он, однако, понимал, что Аманда права.
Распад семьи все изменит, в том числе и Аманду, как ни страшно было Доусону об этом думать. Он вспомнил письмо Така, который считал, что ей может потребоваться гораздо больше времени. Не исключено, что все уже кончено, и ему нужно просто жить дальше.
Но этого не должно быть. Он вспомнил, как все прошедшие годы мечтал снова ее увидеть, мечтал об их совместном будущем, которого у них, вероятно, никогда не будет. Он не хотел, чтобы она раздумывала, он хотел чтобы она сделала выбор сейчас же, хотя знал, что именно сейчас, как ничто другое, ей необходимо время. Он с силой выдохнул, надеясь, что так станет легче говорить.
— Будь по-твоему, — наконец произнес он.
И тогда Аманда заплакала. Борясь с охватившими его эмоциями, Доусон поднялся. За ним последовала Аманда. Он притянул ее к себе, и она бессильно прильнула к нему. Вдохнув ее запах, Доусон вновь представил ее волосы, окрашенные предвечерним солнцем, в тот миг, когда он впервые увидел ее выходящей из гаража возле дома Така, ту естественную грацию, с которой она двигалась по цветочному саду в Вандемире, тот момент, когда в теплом уютном доме Така, о существовании которого Доусон никогда не знал, их губы слились в жадном поцелуе. И вот теперь всему этому пришел конец — словно последний всполох света мелькнул в темноте бескрайнего туннеля.
Потом они еще долго стояли на крыльце, прижавшись друг у другу. Аманда прислушивалась к биению сердца Доусона, и ей казалось, что ничто в ее жизни не может быть более естественным. Ей так хотелось невозможного — начать все с чистого листа. И уж тогда бы она все сделала правильно — не позволила бы ему уйти. Ведь они предназначены друг для друга, они две половинки единого целого. У них еще есть время. Аманда чуть не произнесла эти слова, почувствовав, как Доусон прикоснулся к ее волосам, но сдержалась и лишь пробормотала:
— Я была рада снова тебя видеть, Доусон Коул.
Рука Доусона продолжала касаться ее гладких, роскошных волос.
— Быть может, мы еще встретимся как-нибудь?
— Возможно, — ответила Аманда и смахнула слезы с щеки. — Кто знает? Вот я как-нибудь соберусь, да и нагряну в Луизиану. Вместе с детьми.
Доусон выдавил из себя улыбку — в его сердце затеплилась слабая надежда.
— А я приготовлю ужин, — сказал он. — На всех.
Аманде пришла пора ехать. Спускаясь с крыльца, Доусон протянул ей руку, и Аманда сжала ее с такой силой, что Доусону стало больно. Они вытащили из «стингрея» вещи и медленно побрели к машине Аманды. Доусон вдруг необычно остро почувствовал, как покалывает его шею сзади утреннее солнце, как ласково, словно перышком, его касается ветерок, как шелестит листва, но все это ему виделось словно во сне. Он сознавал лишь одно: все подходит к концу.
Пока они шли к машине, Аманда не выпускала его руку. Доусон открыл перед Амандой дверь и, развернувшись к ней лицом, нежно поцеловал ее. Легко, едва касаясь губами ее щеки, он скользнул по оставленным слезами дорожкам, по ее подбородку. При этом он не переставал думать о том, что написал ему Так. Он внезапно, очень ясно понял, что, несмотря на наказы Така, уже никогда не сможет спокойно жить дальше. Аманда — единственная любовь его жизни, та женщина, которую он хотел любить.
Аманда с трудом оторвалась от него, затем, сев за руль, завела машину, захлопнула дверь и опустила окно. Их глаза блестели от слез. Она неохотно сдала назад, и Доусон, не сказав ни слова, отошел в сторону. Терзавшая его боль отражалась в искаженном страданием лице Аманды.
