Татьяна Алюшина - Двое на краю света
– Павла! Там какой-то мужчина пришел к тебе, почему-то в мою дверь! Да проснись ты!
– Какой мужчина? – не открывая глаз, спросила я.
– Откуда я знаю! – возмутилась она, но все же пояснила: – Говорит, что он какой-то Павел Андреевич Краснин и ты его знаешь!
Я и ответила:
– Краснин в Арктике потерялся, он прийти не может! – и собралась заснуть снова.
И продолжить просмотр сна про этого самого потерявшегося Павла Андреевича, черт бы его побрал!
Черт его не побрал, а побрала меня мама, разбушевавшаяся всерьез:
– Павла, немедленно вставай и разбирайся с этим мужиком сама! А то он стоит у меня в прихожей, еще чего-нибудь украдет! – И, схватив меня за плечи, усадила на кровати.
– Мама, – разлепила я глаза, – что у тебя там можно украсть?
– Меня, например, – на полном серьезе ответила она.
Я уставилась на нее постепенно набирающим осмысленность взглядом, поняла, что вариантов у меня нет, надо идти и разбираться с каким-то заблудшим к нам мужиком, и принялась вылезать из кровати.
До последнего мгновения я была абсолютно уверена, что это шутка или какая-то ошибка, и когда на самом деле увидела сидящего на пуфике в маминой прихожей Краснина, уставилась на него, как на гостя с другой планеты.
– Краснин, ты откуда? – с крайней степенью удивления поинтересовалась я.
– Из Якутска, – совершенно замученным голосом оповестил он и, заметив маму у меня за спиной, извинился: – Простите за ночное вторжение.
– Я рада, что такой интересный мужчина не бандит, – тут же вошла в роль роковой женщины маман, поиграв голосом, интонациями и выражением лица.
– Пока нет, – развел руками в извинительном жесте Краснин.
– Идем, – прервала я представление.
Он тяжело встал с пуфика, поднял с пола и повесил на плечо портфель с ноутбуком, большую дорожную сумку, еще одну сумку поменьше закинул на другое плечо и пошел за мной, не забыв воспитанно попрощаться с мамой:
– До свидания, простите, не знаю, как вас зовут.
– Виктория Владимировна.
– Да свидания, Виктория Владимировна, – улыбнулся он ей.
А я, заподозрив, что в своей галантности он может дойти и до поцелуя ручки моей маман, и тогда не расхлебаешь до утра, если ей вдруг взбредет-таки поиграть во флирт посреди ночи, ухватила его за локоть и потащила за собой.
– Спокойной ночи, мам, извини, что потревожили. – Это я договаривала, уже закрывая за собой дверь между нашими частями квартиры.
Павла Андреевича с багажом я приволокла в гостиную, усадила на диван и, встав перед ним вопрошающей Фемидой, строго спросила еще раз:
– Ты что, прямо из экспедиции сюда?
– Ну а куда еще? – удивился он и заметил: – Не знал, что ты живешь с мамой. Почему-то мне казалось, что вы с сыном живете отдельно.
– Мы живем отдельно. Долго объяснять, – отмахнулась я и вспомнила про гостеприимство. – Есть хочешь? Или, может, душ и есть? И пить? И что еще?
– Душ – это просто мечта, – кивнул он, но попыток подняться не предпринял. – Но и есть тоже хорошо. А чаю горячего – совсем замечательно.
– Ладно, посиди, чай я сейчас принесу, а там ты решишь, что в какой последовательности: душ или есть.
Чаю он не попил. Когда я вернулась из кухни с чайником с заваренным чаем, чашкой и разными сладостями на подносе, Краснин спал совершенно умученным беспробудным сном, откинув голову на спинку дивана и тихонько посапывая.
Мило. Особенно его вопрос: «Ну а куда еще?» К черту, например, или в город-герой Санкт-Петербург, можно и обратно на Новосибирские острова! Почти месяц не объявлялся – думал он, размышлял, ни слуху ни духу, я тут извелась вся, душу в лоскуты порвала, не понимая, что дальше-то, а он свалился, как божий подарочек, и удивляется с такой непосредственной искренностью: «Ну а куда еще?»
Сказала бы я куда, да воспитание не позволяет!
Я вздохнула и принялась стаскивать с него обувь. Ну не оставлять же его в таком вот положении спать. Принесла подушку и плед, переместила героя-полярника из сидячего положения в горизонталь лежачую, укрыла пледом. Постояла, посмотрела, не удержалась – наклонилась и поцеловала в лоб.
И пошла спать. Сегодня сны про Павла Андреевича меня больше не тревожили.
Зато утро было веселым!
Проснувшийся по обыкновению рано, Архип забрался ко мне в кровать, тоже по заведенной у нас привычке. Для этого рядом с моей кроватью стоял небольшой стульчик. Тормошить маму сегодня ему пришлось дольше обычного.
– Пола завтлакать! – требовал Архипка и весело хохотал, когда я пыталась схватить его в охапку и засунуть под мышку. – Мама, плосыпайся!
– Охо-хо! – отозвалась разбуженная мать.
Но долг зовет, из кровати я себя вытащила силой воли и твердостью характера и отправилась готовить сыну завтрак, не забыв дать наказ:
– Умываться и чистить зубки.
И только в кухне сообразила, что в гостиной спит некий гражданин, любитель шастать по ночам и сбегать за Полярный круг, чтобы подумать, а отсутствие привычных утренних звуков из душевой, когда там умывается ребенок, привело меня к логическому выводу, что он обнаружил ночного гостя. И я поспешила посмотреть на эту картину маслом.
Архипка стоял, прижимая к боку своего зайца, перед спящим на диване Красниным и внимательно рассматривал незнакомца; услышав, что я вошла, повернулся, посмотрел на меня и звонко спросил:
– Мама, это то?
Краснин открыл глаза, пару секунд осознавал, где он находится, потом перевернулся с бока на спину, рассматривая Архипа, а тот, не дождавшись от меня ответа, удивленно, громко и как-то требовательно поинтересовался:
– Ты то?
– А ты кто? – спросил у него Краснин без тени улыбки.
– Я мальсик. Алхип, – важно сообщил ребенок.
– А я Павел Андреевич, – почти официальным тоном представился Краснин.
– А то ты тут спис? – допытывался Архип.
– Да вот, устал и заснул, – вел совершенно серьезную беседу с ребенком Краснин.
– Мама, сто это за дядя? – спросил у меня сынок.
– Это твой папа, Архипчик, – весело сообщила я.
– Папа? – поразился малыш и посмотрел на Краснина расширившимися от удивления глазенками.
– Папа, – подтвердил его отец, откинул плед, спустил ноги на пол и сел.
Папа с сыном долго смотрели друг на друга. Я видела, что Краснин даже дыхание затаил, ожидая реакции ребенка. Архипчик переложил зайца в левую ручку, правой взял новоявленного папашу за ладонь, потянул за собой и распорядился:
– Идем завтлакать, только надо снасяла умыся и зубы систить.
– Идем, – кивнул Краснин, подхватил ребенка под мышки, прижал к себе, и у него заблестели слезами глаза, тогда он их просто закрыл и повторил: – Идем, сынок.
Тут уж мне пришлось справляться с подкатившей слезливостью и скоренько ретироваться в кухню, оставляя их наедине самих разбираться с первым в их жизни совместным утренним умыванием. Даже подглядывать не буду!
