Кэролайн Хаддад - Отмщение
В тот день Грэйс вернулась домой в десять часов вечера. Одель в этот момент смотрела в гостиной по телевизору новости, вернее, почти дремала перед бубнящим ящиком. Был вторник, а значит, Одель ждала телефонного звонка от Си. Он не придерживался строгого графика, поэтому иногда по вторникам Одель проводила в ожидании всю ночь. Грэйс повесила в прихожей пиджак и вошла в гостиную.
— Привет, — проснулась Одель.
— Я купила газету с рецензией на тибетскую кулинарную книгу, — зловещим голосом сказала ей Грэйс.
— Ох.
— Одель, не пытайся ограждать меня от реальности. Я не такая слабая, как ты думаешь.
Доказывать, что она не слабая, ей пришлось довольно скоро — в понедельник, когда по телевизору шла передача «У нас в Чикаго», посвященная искусству. Грэйс любила следить за культурной жизнью. Порой они с Одель выбирались в центр Чикаго в оперу или на балет. Манни Грин, ведущий передачи, завел разговор с молодым драматургом о его новой пьесе, которая прошла в театре всего двадцать раз — зрители якобы еще не готовы правильно воспринимать подобные произведения. Эта тягомотина была неинтересной, и Грэйс пошла на кухню подкрепиться салатом и содовой. Вдруг из гостиной послышался крик Юлии:
— Все сюда, показывают Даррела!
Грэйс отставила тарелку в сторону — при упоминании о Дарреле аппетит сразу пропал — и помчалась к телевизору. Прибежала посмотреть на чудище и Одель.
— Ахмед, — начал интервью Манни Грин, — можно мне называть вас Ахмедом?
Даррел снисходительно кивнул.
— А я думала, его зовут Даррел, — сказала Юлия.
— Тс-с-с! — зашипела на нее Одель.
— Я хотел бы поговорить с вами о книге, которая наделала много шума, по крайней мере, среди моих друзей. Что этой книгой вы хотели сказать? Если можно, Ахмед, объясните телезрителям это подоходчивей, простыми словами. Мне кажется, ваша книга «Ярость в черном и белом» имеет неприятные аспекты и порождает у людей недоумение. Не подумайте, что я излишне обостренно воспринимаю свою этническую принадлежность, я еврей и не скрываю этого, но скажите, почему эту стервозную девицу, которая постоянно унижает вашего героя, зовут именно так — Грэйс Гольдштейн? Мне непонятно вот что: мы вместе с неграми жили в мире и дружбе, как братья и сестры, и вдруг ни с того ни с сего начали появляться такие книги, как ваша, где евреи изображаются в образе врага. Как это понимать? Может быть, этим вы хотите больше сблизиться с белой христианской Америкой?
— Понимаете… — начал отвечать Даррел.
— Извините, Ахмед, — перебил его ведущий, — я вижу, подошло время для рекламной паузы.
Грэйс и Одель злорадно захихикали.
— Во дает, — прокомментировала Юлия, — он даже слова Даррелу не дал сказать.
Однако Даррел все-таки высказался после перерыва. Он распространялся о том, как он; бедняжка, страдал всю свою жизнь от государства белых, и особенно настрадался от белых женщин. В белой девице Грэйс, описанной в его книге, он сосредоточил все пороки Америки. Эта девица способна лишь потреблять, но не осознает этого. Она эксплуатирует изгоев и в бизнесе, и даже в любви. А что касается фамилии, то Даррел вначале не знал, что Гольдштейн — это еврейская фамилия. Но, как говорится, коль сапоги оказались впору, то зачем их переделывать? А в Чикаго Даррел не чувствует себя дома, хотя и живет здесь уже несколько лет. И нигде в Америке он не чувствует себя дома.
— Большое вам спасибо, Ахмед, — закончил Манни интервью, — за то, что вы выплеснули вашу ярость в наши гостиные.
— А я думала, что ему было хорошо у нас в доме, — обиженно сказала Юлия.
— Я тоже думала, что ему было хорошо у меня в постели, — пробормотала Грэйс.
— Что плохого мы ему сделали? — волновалась Юлия.
— Ничего, дорогая, — успокоила ее Одель. — Просто это такой способ продавать книги.
— Если в нашей стране он не чувствует себя дома, — вмешался в разговор и Люк, взяв банку с арахисовым кремом, — тогда почему он не едет туда, где ему будет лучше?
Одель открыла рассудительному ребенку банку с лакомством.
— А теперь у нас для вас гвоздь программы, — объявил в телевизоре Манни Грин. — Уверен, это вам понравится. Вы познакомитесь с женщиной, которая прожила три жизни.
На этом месте передача снова ненадолго прервалась коммерческой рекламой.
— Мне кажется, что я прожила больше жизней, — задумчиво произнесла Грэйс.
— О, на эту женщину обязательно надо посмотреть, — нетерпеливо сказала Одель, предвкушая захватывающее зрелище. — Это сногсшибательные люди. Они могут говорить разными голосами, как чревовещатели. Как это здорово, уметь перевоплощаться в разных личностей! Выбираешь себе любую по вкусу и живешь в свое удовольствие.
— Ты и так живешь в свое удовольствие, — не преминула заметить ей Грэйс.
Одель раскрыла рот, чтобы возразить что-то на это крайне несправедливое замечание, но тут реклама кончилась, и на экране снова появился Манни Грин с великолепной улыбкой.
— Сегодня у нас в гостях влюбленная парочка, что приехала к нам прямо из Таоса, штат Нью-Мексико, — представил Манни.
Камера заскользила с ведущего на гостей передачи. Одель, увидев «влюбленную парочку», чуть не потеряла сознание.
— Юлия! — заорала она. — Выйди из комнаты!
— Почему? — обалдела Юлия.
— Выйди! Быстрее!
— Делай как велит тебе мать, — с энтузиазмом присоединилась к странному требованию Грэйс. — Тебе это нельзя смотреть.
В телевизоре на диване рядом с очень молоденькой женщиной сидел мужчина заметно более старшего возраста с длинными волосами, усами и бородой. Несмотря на обильную растительность, маскирующую его внешность, обе женщины, Грэйс и Одель, моментально узнали в нем презренного Томми Паттерсона.
Юлия вышла из комнаты, но остановилась в коридоре и продолжала смотреть телевизор через открытую дверь.
— Может, выключить его? — предложила Грэйс.
— Одного негодяя сегодня мы уже посмотрели, зачем же пропускать второго? — резонно возразила Одель.
— Томми Паттерсон, — объявил Манни Грин, — и его прелестная молодая жена Труди Шурфут.
Кивок у Труди получился еле заметным — ее голова просто слегка дернулась вперед, словно шея Одеревенела. Манни взял со стола книгу «Женщина и три ее жизни» и обратился к Томми:
— Томми, расскажите нам, как вам удалось открыть в вашей жене новые способности.
— Во-первых, Манни, — начал Томми, остановился, обворожительно улыбнулся в сторону Манни, потом уставил свои гипнотические глаза прямо в камеру. — Я думаю, что постоянные зрители вашей передачи уже знают из моей предыдущей книги «Десять лет в пустыне: духовные поиски смысла жизни», что меня всегда интересовала духовность, внутренний мир человека, его душа. Эта книга издана в мягкой обложке и доступна всем, кто желает понять, какой неизгладимый след в душах молодого поколения Америки оставила война во Вьетнаме, какой удар нанесла эта война по самым основам истинно американских ценностей. Это непростительная ошибка наших политических лидеров, не считающихся с общественным мнением. — Томми театрально глубоко вздохнул. — Но вы спросили меня о Труди. — С этими словами он повернулся к ней и положил ладонь на ее руки, сложенные на коленях. Труди глянула на его руку, как на лапу животного. — Когда я вернулся из изгнания, из Канады, я принялся за поиски духовности в тех районах Соединенных Штатов, которые пока еще не испорчены ненавистью, не разложены той враждой, о которой написал в своей книге Ахмед Джемаль. И вот в Таосе, в штате Нью-Мексико, я нашел ту духовную силу, которая помогла мне очиститься от остатков того гнева, который был впрыснут, как яд, войной, развязанной вашингтонскими политиками против юного поколения Америки.
