Кэтрин Стоун - Ложе из роз
– О! – удивилась Хоуп, вспоминая уроки по истории искусств, которые ей давали в Валь-д’Изере. – Это что-то вроде портретов Моне в «Руанском соборе». Одна и та же тема повторяется в разное время дня и при разном освещении.
Ник улыбнулся:
– Да, что-то в этом роде. Конечно, я говорю об идее, а не об исполнении.
Сверкающие зеленые глаза Хоуп устремились на него, требуя немедленного ответа.
– И этот твой квартет имеет название?
– «Времена души».
Времена: Рождение. Возмужание. Закат. Смерть.
– Это автопортреты, Ник? Портреты художника в детстве и юности, а потом в молодом и зрелом возрасте?
– Едва ли это можно назвать так. – Ник засмеялся тихим странным смехом, и она больше не задавала вопросов.
Восемь дней промелькнули слишком быстро. В воскресенье, предшествовавшее предварительным слушаниям, Чейз и Кассандра должны были отправиться на машине в Лос-Анджелес, в свое двухкомнатное бунгало при отеле «Бель-Эйр», а Хоуп – вернуться в Сан-Франциско: ей надо было готовиться к вынесению приговора Крейгу Мадриду.
Слушания по делу Мадрида были назначены на среду и проходили днем, как раз в то время, когда Кассандра должна была отвечать на вопросы в Санта-Монике. Конечно, Хоуп могла передать это дело кому-нибудь другому, но Кассандра и в этом случае осталась верна себе – когда-то, будучи невестой, она не хотела присутствия друзей на свадьбе, теперь же на суде она не хотела видеть никого, кроме Чейза, потому что там она должна была говорить чужим людям о насилии, совершенном над ней.
В то же воскресенье днем, въезжая на Черную Гору, Ник вспоминал сентябрьский день девять лет назад. Тогда по этой же дороге, крутой и извилистой, спускалась мать Хоуп в машине своего любовника, а через несколько минут произошла катастрофа.
Когда Ник остановил свой старенький синий пикап у входа, Кассандра и Хоуп как раз направлялись к машине Чейза. Несмотря на все то, что Хоуп рассказала ему, Ник оказался неподготовленным к встрече с Кассандрой. Сейчас Кассандра улыбалась, и ее синие глаза были лучистыми и яркими, а рот с одним опущенным уголком обнажал в улыбке белые зубы.
– Ты – Ник! – восторженно воскликнула она, когда он приблизился. – А это Молли! Наконец-то мы встретились!
В ответ на столь искренний энтузиазм Кассандры Молли тут же приветственно завиляла хвостом, а Ник улыбнулся.
– Здравствуйте, Кассандра, – произнес он, – и вы, Чейз.
Пожимая руку Чейза и глядя в его сумрачные серые глаза, Ник сразу угадал в нем наследника Виктора Тесье, того самого Тесье, который в день трагической катастрофы поблагодарил Ника за помощь Хоуп.
– Ник, Хоуп говорила вам, какое слово я выбрала в качестве мантры?
– Кажется, нет.
– Это слово «тварь». Но не то, что обозначает любимых нами тварей. В данном случае оно определяет самую отвратительную и мерзкую человеческую особь.
– Надеюсь, это вам поможет.
– Поможет. Вооруженная таким заклинанием в дополнение к фактам, как я могу проиграть?
– Я тоже надеюсь, нет, даже уверена, что мы победим, – поддержала подругу Хоуп.
– Ладно. – Кассандра улыбнулась, и ее хрупкие плечи поднялись под рукавами кашемирового пальто так, будто она оправила кольчугу. – Во всяком случае, мы попытаемся.
– Нам пора ехать, – мягко напомнил Чейз. Его серые глаза были полны беспокойства за Кассандру: она так быстро уставала, даже в случае столь дружелюбного и остроумного разговора.
– Я готова.
Через несколько мгновений машина с Кассандрой и Чейзом тронулась в путь, оставив Ника и Хоуп следить за ней, пока это было возможно, точно так же как девять лет назад они следили за другой машиной, скрывшейся за тем же самым поворотом.
Наконец Хоуп с облегчением повернулась к Нику и улыбнулась:
– Я рада, что ты познакомился с ними, Ник. Что ты думаешь о Кэсс?
– Она сильная женщина, и при этом такая хрупкая… Она напугана и очень влюблена.
– Как Чейз.
– Да.
– Но будет ли этого достаточно? Любви?
Почему из всех существующих на свете людей Хоуп выбрала именно его, Ника, чтобы задать этот вопрос? Как бы там ни было, факт оставался фактом – именно от него эта девочка-подросток, превратившаяся теперь в прокурора, хотела услышать правду.
– Нет, Хоуп. Любви недостаточно.
Ему следовало бы теперь ее оставить, но у Молли на этот счет были совсем другие планы.
Всем своим трепещущим тельцем она спрашивала: почему бы не провести весь этот день иначе, чем тот, сентябрьский? И Молли направилась к подножию холма, заросшего дикими цветами и травами, сначала легкой рысью, а потом галопом.
– Она не может помнить! – прошептала в изумлении Хоуп.
– Может, – возразил Ник. – Животные многое помнят лучше, чем люди.
Молли просто не оставила им выбора. Крошечное своенравное существо, полное решимости, уже скрылось из виду, и они последовали за ним к подножию холма, на луг, похожий на изумрудное небо, кое-где усеянное облачками цветов.
Моне не отказался бы написать эту бездну полевых цветов в приглушенном свете межсезонья. А как же художник, долгие годы работавший над серией портретов, озаглавленной им «Времена души»?
Ник, очарованный этой чистой радостью, настолько погрузился в воспоминания, что спросил у Хоуп то, чего не следовало бы спрашивать:
– Ты все еще танцуешь?
– Нет.
С того самого дня.
– Тебе следовало бы снова заняться этим.
– Да, возможно, я смогла бы, – сказала она тихо. – Для тебя и с тобой.
Она стала такой отважной, его балерина, в этот ноябрьский день, загадочно освещенная скупыми лучами почти уже зимнего солнца. И танец ее был теперь совсем иным – совершенным, величественным, зрелым. Па-де-де любви, в котором Хоуп предлагала ему себя, кружась в вихре радости с простертыми к нему руками. Казалось, она хотела коснуться его и привлечь к этому восхитительному движению, но…
– Я не танцую.
Ее руки замерли в воздухе, потом опали, как сорванные ветром осенние листья.
– Ты… не хочешь меня?
О, если бы это касалось только моей жизни…
Но это была жизнь Хоуп, а она по-прежнему принадлежала тому сентябрьскому солнцу, а не этому бледному, холодному, по-зимнему унылому небу.
– Прости, Хоуп, нет.
Темно-синие глаза, которые, как показалось Хоуп, только что горели желанием, теперь приобрели льдистый оттенок – они были суровы и холодны. И это говорил человек, в обществе которого она ощущала себя в безопасности и с которым всегда была абсолютно откровенна.
Не удержавшись, Хоуп сказала:
– Я чувствую себя так глупо.
– Этого не должно быть.
– Наверное, ты давно привык к таким вещам, разве нет?
