Стелла Чиркова - Два берега
— Не сравнивай, — шепнула все понимающая Наташа. — Ты — королева, а она — поломойка.
Мари стала смотреть только на Митю. Ирочка тоже крутилась и вертелась на своей передней скамейке. Но Митя сделал вид, что не заметил любовницы. Он делал Мари знаки разной степени понятности, изображал радость от встречи с ней, большую любовь, мечту вернуться домой и светское удовольствие от визита Наташи. Ни подавленным, ни несчастным Митя не выглядел, и Мари вспомнила слова следователей, что тюрьма для него — естественное место обитания, дом родной, как говорится, и со страхом поняла, насколько они правы.
Ирочка продолжала вертеться и бросать на Митю пламенные взгляды до тех пор, пока не вышла судья. Затем Мари пропустила довольно большой кусок заседания, когда всех подряд о чем-то спрашивали, — она неотрывно смотрела на мужа. Очнулась от Наташиного толчка в бок — судья что-то хотела от нее. Мари на всякий случай встала. Оказывается, только что судья (женщина лет сорока, со строгим лицом, аккуратным каре и в очках) предложила допросить беременную жену обвиняемого, пока та не устала, чтобы она могла дать показания и уйти, если захочет.
Мари мысленно поблагодарила судью, расписалась у секретаря, что не будет давать ложных показаний, набрала воздуха в легкие и стала отвечать на вопросы. Сторонний слушатель мог бы подумать, что апостол Петр решает, впустить ли Митю в рай. Потому что красноречие Мари было неисчерпаемо. Она наделила Митю всеми возможными добродетелями, как личность, гражданина, мужа, отца, прославила его тонкий ум, замечательный характер, патологическую честность и даже потрясающую красоту. Совершенно обалдевший Митя слушал ее, слегка приоткрыв рот от изумления. А Мари несло — остановиться она уже не могла и продолжала изливать на остолбеневший суд все новые и новые похвалы своему супругу. Первым не выдержал прокурор:
— Простите, пожалуйста, Мария Михайловна, вот здесь написано, что Александров не жил с вами в течение полугода, а жил с Красновой, это верно?
— Верно, что он не жил со мной. Знаете, всякое в жизни бывает. Я ведь далеко не идеал, характер у меня нелегкий, а с беременностью и вовсе стал тяжелый, поэтому Мите захотелось от меня отдохнуть. Со мной непросто. Я, конечно, стараюсь, но не всегда получается. — И Мари посмотрела на прокурора такими чистыми глазами, а ее животик под кофточкой так очевидно колыхнулся, что прокурор проглотил следующий вопрос и уткнулся в бумаги.
Судья повернулась в сторону клетки и сказала Мите:
— Вам такой женой гордиться надо бы. Повезло вам, что жена у вас такая.
— Я и горжусь, — ответил Митя твердо, широко улыбаясь.
— Что-то как-то странно вы гордитесь. Раньше надо было гордиться-то.
— Я и раньше гордился.
Прокурор чуть слышно пробормотал:
— Вот и сидел бы дома.
— И вообще, гордость — грех, — неожиданно объявил Митя.
Судья с жалостью посмотрела на Мари и стала расспрашивать об остальных задержанных. Семнадцатилетнего мальчика по имени Денис, у которого действительно оказалось замедленное развитие, она видела впервые в жизни, а вот про Ирочку могла кое-что рассказать. И, соблюдая внешнюю вежливость и корректность, рассказала так, что, если у кого из членов суда и были сомнения относительно подсудимой Красновой, теперь они исчезли окончательно.
Мари довольно быстро отпустили — про саму кражу она ничего не знала. Судья разрешила ей уйти, но Мари была не в силах оторваться от мужа. Она продолжала держать Наташу за руку и смотрела на Митю, тонула в его глазах, поэтому большая часть заседания все равно прошла мимо ее ушей. Запомнился только разговор судьи со свидетелем — одним из милиционеров, которые приехали на задержание:
— Как вас зовут?
— Силантьев Юрий Викторович.
— Место прописки?
— Это где живу, что ли?
— Ну, если живете там, где прописаны.
— А-а.
— Так вы будете говорить?
— Да почему бы не сказать?
— Так говорите!
— Что?
— Место прописки!
— Черноморский бульвар, дом двадцать три, корпус один, квартира девять.
— Вы работаете?
— Нет, на пенсии я.
— А на момент четырнадцатого февраля работали?
— Да.
— Кем?
— Не помню.
— Но вы же давали показания на следствии!
— Не помню.
— У вас хоть варианты есть, кем вы могли работать?
— Командиром экипажа.
— Космического корабля? — не выдержала судья.
— Нет. Экипажа. Обычного.
— Водитель? — помог прокурор.
— Ну да. Командир экипажа.
— Хорошо, давайте перейдем к событиям четырнадцатого февраля. Что вы можете рассказать?
— Так я не помню ничего, срок-то какой.
— Но вы задерживали этого молодого человека? — Раздраженная судья показала на Митю.
— Не помню. Кого-то задерживал.
— Опознать не можете?
— Волосы длинные, как и у того. Но не помню.
Судья вытерла пот. Со свидетелем она билась больше двадцати минут, и в результате так ничего путного сказано не было. Судья объявила перерыв и отправилась в маленькую комнату пить чай.
Ирочка попыталась прорваться к клетке и, грубо посланная конвойными — молодыми ребятами, — в слезах убежала на улицу курить. Денис побрел за ней. А Мари передвинулась как можно ближе к Мите и продолжала смотреть на него.
— У тебя есть с собой фотография? — спросил Митя.
— Моя?
— Твоя. И сына на УЗИ.
— Нет, — произнесла Мари растерянно.
— Принеси мне, пожалуйста! Я очень хочу твою фотографию и фотографию сына.
— Хорошо… я обязательно принесу. Можно будет передать? — спросила Мари у конвойных.
— Думаю, разрешат, — сказал старший из двоих, — мы же тут не звери.
Митя подошел к решетке и протянул к Мари руки, пальцы обняли железные прутья. Мари робко взглянула на конвойного, он кивнул, отвернулся. Девушка схватила мужа за кисти. В их объятии третьим неумолимо присутствовало железо, как символ конца — так показалось Мари. Митя положил руку ей на живот и пытался почувствовать движения маленького Ярослава, но ребенок, видимо, спал или просто затаился — не отвечал.
— Не узнал папку, — сказал Митя, улыбаясь.
Мари не вытирала слезы, они бежали по щекам солеными ручейками.
Суд запомнился ей как непрерывный фарс, клоунада, в которой главным клоуном был Митя. На каждом заседании он вел себя как на дружеской вечеринке, и несколько раз девушка краснела за его развязность, нагловато-самоуверенные манеры и панибратское обращение ко всем участникам процесса. Один раз адвокат позвонил Мари — отчитаться о работе — и откровенно сказал:
