Дженнифер Уайнер - Хорош в постели
– Иди сюда, девочка. – Так обычно ворковал, исполняя любовные песни, Лайонел Ричи[39]. Брюс усадил меня рядом с собой, нежно поцеловал в лоб, не столь нежно сбросил Нифкина с кровати. – Я тебя хочу. – И он положил мне руку на промежность, чтобы не осталось никаких сомнений.
В общем, на какое-то время о матери я забыла.
Брюс уехал в полночь. Я провалилась в тяжелый сон и проснулась от трезвонящего над ухом телефона. Разлепила один глаз. Четверть шестого. Я сняла трубку.
– Але?
– Кэнни? Это Таня. Какая Таня?
– Подруга твоей матери.
О Господи. Таня.
– Привет, – едва слышно отозвалась я. Нифкин смотрел на меня, словно спрашивая: и что все это значит? Потом пренебрежительно фыркнул и вновь устроился на подушке.
Таня говорила и говорила:
– ...впервые увидев ее, я сразу поняла, что у нее могут возникнуть ко мне чувства...
С большим трудом мне удалось сесть, я схватила журналистский блокнот. Этот разговор стоил того, чтобы записать его и сохранить для вечности. К тому времени, когда пришла пора вешать трубку, я исписала девять страниц, опоздала на работу и узнала все подробности жизни Тани. О том, как ее растлил учитель музыки, как мать умерла от рака груди, когда она была совсем юной («Я заглушала боль алкоголем»), как отец женился на не слишком порядочной женщине, работавшей редактором книжного издательства, которая отказалась платить за обучение Тани в муниципальном колледже в Грин-Маунтин-Вэлью («У них одна из лучших в Новой Англии программ по арт-терапии»), Я узнала имя первой любви Тани (Маджори), узнала о том, как она попала в Пенсильванию (хорошая работа плюс возможность разорвать семилетние отношения с Джанет). «Она никого ко мне не подпускала, – откровенничала Таня. – Грозилась или убить меня, или покончить с собой, если я осмеливалась посмотреть на кого-то еще». К тому времени я уже настроилась на репортерскую волну, и мой вклад в разговор состоял из коротких «Да-да» и «Я понимаю».
– Вот я и переехала.
– Да-да.
– И посвятила себя ткачеству.
– Я понимаю.
Она перешла к встрече с моей матерью (страстные взгляды в женской раздевалке при сауне – тут я едва не бросила трубку), к первому свиданию (в тайском ресторане), к аргументам, которыми Таня убедила мою мать, что ее лесбийские наклонности – нечто большее, чем мимолётное увлечение.
– Я ее поцеловала, – гордо объявила Таня, – и она попыталась уйти. Но я удержала ее за плечи, заглянула в глаза и сказала: «Энн, от этого не уйдешь».
– Да-да. Я понимаю.
Таня приступила к анализу ситуации.
– Как ты сама знаешь, твоя мать всю свою жизнь посвятила вам, детям.
Слова «вам, детям» она произнесла таким тоном, какой я использую, когда речь заходит о нашествии тараканов.
– И она столько лет отдала этому мерзавцу...
– О каком мерзавце идет речь? – полюбопытствовала я.
– О твоем отце. – Таня, похоже, не собиралась смягчать характеристики ради отпрыска мерзавца. – Как я и говорила, она посвятила свою жизнь вам... и это не так уж плохо. Я знаю, как ей хотелось стать матерью, иметь семью, и, разумеется, в те годы других вариантов для нас, даек От английского слова[40], в принципе и не было...
Дайка? Я едва переварила слово «лесбиянка». А мать уже произвели в дайки.
– ...но вот что я думаю, – продолжала Таня. – Пожалуй, пришла пора, когда твоя мать может делать то, что хочется именно ей. Жить для себя.
– Я понимаю. Да-да.
– А мне действительно очень хочется познакомиться с тобой, – добавила она.
– Я должна бежать, – ответила я и бросила трубку. Не знала, смеяться мне или плакать, так что в результате совместила оба эти занятия.
– Это за пределами добра и зла, – сказала я Саманте по сотовому телефону, по пути на работу.
– Ты просто не поверишь, что могут быть такие выродки, – сказала я Энди за ленчем.
– Не суди, – предупредил меня Брюс, прежде чем я успела произнести хоть слово.
– Она... э... она общительная. Очень уж общительная. Делится всем.
– Это хорошо. – Брюс покивал. – Тебе бы поучиться этому у нее, Кэнни.
– Что? Мне?
– Ты скрываешь свои истинные чувства. Все держишь в себе.
– Знаешь, ты прав, – согласилась я. – Давай найдем какого-нибудь незнакомца, чтобы я смогла рассказать ему о том, как меня лапал учитель музыки.
– Что?
– Ее растлили, – пояснила я. – И она рассказала мне об этом в мельчайших подробностях.
Тут даже мистер Любить Всех, похоже, поперхнулся.
– Ну и ну.
– Да-да. Как и о том, что ее мать умерла от рака груди, а мачеха убедила отца не оплачивать ее обучение в колледже.
Брюс с сомнением смотрел на меня.
– Она все это тебе рассказала?
– А ты думаешь, что я съездила домой и прочитала ее дневник? Разумеется, она мне все это рассказала! – Я сделала паузу, чтобы взять с его тарелки немного жареной картошки. Мы сидели в ресторане «Тик-Так», славящемся на весь Нью-Йорк огромными порциями и толстомясыми официантками. Жареную картошку я себе там никогда не заказывала, зато убеждала заказать Брюса и таскала с его тарелки. – Судя по этому разговору, у нее сильно съехала крыша.
– Может, ты поставила ее в неловкое положение?
– Но я практически ничего не говорила! Она никогда со мной не встречалась. И именно она мне позвонила, так что как я могла поставить ее в неловкое положение?
Брюс пожал плечами.
– Ты это умеешь, знаешь ли.
А когда я нахмурилась, потянулся к моей руке.
– Не сердись. Это всего лишь... констатация факта. Есть у тебя такая особенность.
– Кто это говорит?
– Ну, мои друзья.
– Должно быть, причина в моих словах о том, что они должны найти работу.
– Видишь, в этом ты вся.
– Дорогой, они же лодыри. Прими сей факт. Это правда.
– Они не лодыри, Кэнни. У них есть работа, ты знаешь.
– Да перестань. Как Эрик Сильверберг зарабатывает на жизнь?
Эрик, как мы оба знали, вроде бы что-то делал на каком-то интернетовском сайте, но в основном продавал пиратские копии альбомов Спрингстина, встречался с девицами, которых находил через онлайновые службы знакомств, в картотеках которых состоял, да приторговывал наркотиками.
– У Джорджа настоящая работа.
– Джордж проводит каждый уик-энд в бригаде хранителей традиций Гражданской войны. У Джорджа есть собственный мушкет.
– Ты уходишь от темы. – Я видела, что Брюс старается злиться, но его рот уже расплывается в улыбке.
– Я знаю, – ответила я. – Просто очень уж легко подколоть человека, у которого есть собственный мушкет. Я поднялась, обогнула стол, села рядом с Брюсом, прижалась бедром к его ноге, положила голову на плечо.
