Татьяна Тронина - Магнолии, девушка, солнце…
– Надо же…
– Ты, наверное, думаешь – грубая, глупая Кристина Пескова, примитивное создание, сплошная физиология. Помню еще по школе – Лев Толстой Наташу Ростову самкой назвал, когда она замуж вышла… А чем плоха самка? Одна такая самка этого самого Льва и родила…
– Кристина, ничего подобного я о тебе не думаю! – возмутилась Маруся.
– Ну ладно, насчет тебя я не права… Зато другие думают!
– Кто?
– Да все! Я не про кого-то конкретно… – с досадой произнесла Кристина. – Сейчас ведь что главное? В первую очередь – карьера. Потом – деньги. Хобби чтобы было какое-нибудь интересное… Да! Чтобы еще интеллектуалом быть – книжки всякие модные читать, в кино разбираться, по театрам да операм шляться… А тут я – о пеленках мечтающая! Да я в нынешнем мире почти не котируюсь!
– Тихо, тихо… – успокаивающе похлопала ее по руке Маруся.
– Я тебе вот что скажу – никто еще не отменял нашей женской сущности, этих примитивных, можно даже сказать – животных желаний. Я хочу любить и быть любимой, я семьи хочу! Нет, ничего не имею против карьеры и книжек с театрами, без этого тоже нельзя… Но когда я, живая и, в общем-то, не совсем старая пропадаю зря, засыхаю, превращаюсь в мумию – мне страшно. Никакие книжки мне помочь не могут!
Маруся с трудом сдержала улыбку – Кристина ни с какой стороны не напоминала засыхающую мумию.
– Я еще вот что скажу… – уже шепотом продолжила Кристина. – Напрасно люди относятся к тому, что есть самая сокровенная тайна в жизни, с таким высокомерием, с таким пренебрежением… Вот попомни мое слово, Маруся, – скоро нормальных женщин не останется, одни эти модели обглоданные, которые на одних таблетках живут: таблетка от аппетита, вместо завтрака, таблетка от нервов, чтобы никому горло невзначай не перегрызть, таблетка на ночь, чтобы заснуть, а вместо ребенка – йоркширский терьер с бантиком, в попонке, в дорогущей парикмахерской стриженный… И тогда все опомнятся, тогда поймут, что потеряли. Можешь осудить меня, Маруся, за те слова, которые я сейчас скажу, но знай – рождая ребенка, мы становимся равными богу, ибо рождение – это великий акт творения!
– Ты кого агитируешь? – усмехнулась Маруся, зачерпнув ложкой кабачковой икры. – Меня уже агитировать не надо, – и она указала на свой живот.
Кристина опомнилась.
– Да, я чего-то разошлась… – пробормотала она и потерла себе лоб. – Но это потому, что я очень рада за тебя, Марусечка. Ты меня просто поразила! Я тебя так уважаю, так уважаю… а все-таки – кто он?
Маруся пожала плечами, глядя в сторону.
– Лучше не спрашивай.
– Что, подлецом оказался? – гневно нахмурилась Кристина. – Сделал ребенка и сбежал? Известная история! – от возмущения она заерзала и локтем задела кнопку включения на телевизионном пульте.
– …новый увлажняющий крем разглаживает морщины на семьдесят шесть процентов… – таинственным полушепотом сообщила блондинка.
– Ой! – вскрикнула от неожиданности Кристина. – Прямо чуть со стула не упала от неожиданности! Тьфу ты… Кстати, посмотри на экран, Марусечка, – опять все молодые да тощие. А что, полные женщины лицо кремом не мажут?
– …наш порошок отстирает все пятна… – на экране завертелась уже брюнетка.
– А вот это что? – возмутилась Кристина. – Опять молодая да тощая! Как будто другие женщины белье не стирают! Вот у меня мать была – сто пятьдесят килограмм весу, и как она белье стирала – ни единого пятнышка! Причем исключительно хозяйственным мылом…
…После того, как ураган по имени «Кристина» отбыл восвояси, Маруся прилегла отдохнуть. «Какая она милая… Даже не ожидала. И так ее жалко почему-то, прямо до слез!»
Маруся осторожно повернулась на другой бок, и ребенок в ней толкнулся. И она вдруг вспомнила о Леониде Урманове – так отчетливо, ясно… С самого лета она о нем не вспоминала, а тут он появился – ее кошмар, ее демон. И отец ее ребенка.
Если раньше она ненавидела Урманова, сгорая от желания восстановить попранную справедливость, мечтая отомстить за Арсения, то теперь ее охватили совсем иные чувства. Теперь Маруся не могла желать Урманову зла. «Вот моя мать верит в то, что наша жизнь зависит от расположения звезд на небе. Но скорее возможно другое – то, что каждый человеческий поступок имеет свои последствия. В этом мире нет ничего случайного! Да, да, во всем происходящем есть какой-то высший смысл, которого я раньше не замечала… Урманов убил Сеню, то есть – он убил человека. Но с другой стороны – он человека и породил. И правильно я отказалась от денег Марлен! – снова разволновалась она. – Конечно, очень удобно – мне сейчас не о чем было бы беспокоиться: я переехала бы в новую, удобную квартиру, я бы рожала в лучшей клинике, я бы накупила своему ребенку самых лучших, дорогих вещей… Но если бы я взяла эти деньги, то судьба взамен наверняка лишила бы меня чего-то… – Она попыталась вообразить те ужасы, которые могли случиться с ней и ее ребенком. – Нет, нет, лучше даже не думать! Эти деньги не принесли бы мне счастья! Или я действительно дурочка и ничего в этой жизни не понимаю?..»…
Снег уже почти растаял, асфальт стал относительно сухим, и теперь Маруся могла свободно передвигаться по городу, не боясь гололеда и прочих неудобств, которые царили зимой.
Она прекрасно себя чувствовала – физически по крайней мере. Но вот с головой творилось что-то странное, иначе зачем бы она отправилась на «Семеновскую», к тому самому дому?..
Как уже упоминалось, Маруся потеряла всякое желание отомстить Урманову, но ей почему-то нестерпимо, даже страстно захотелось увидеть его. Не для того, чтобы броситься на шею отцу своего ребенка, не для того, чтобы попросить у него что-то (например, денег или участия в судьбе ребенка) – совсем нет!
Она просто хотела увидеть его, чтобы лишний раз убедиться в реальности всего происходящего. Да, он действительно существует, этот человек, из-за которого она терпит все эти горести и радости (а ребенок был самой большой ее радостью), он не фантом и не призрак.
Некая сила, почти лишив ее воли, толкала Марусю вперед…
Она зашла в знакомый дворик и остановилась неподалеку от подъезда. Подойти ближе все-таки не решилась – Урманов теперь мог легко узнать ее. «Впрочем, нет, не узнает, – тут же возразила она себе. – С этим животом, в этом длинном плаще, с этими волосами…»
Действительно, волосы у Маруси за время беременности отросли сантиметров на двадцать и сами собой посветлели. Но, на всякий случай, она накинула на голову капюшон, спрятав под него свою роскошную гриву.
Следующие полчаса Маруся провела во дворе, расхаживая между деревьев. Играли неподалеку дети в песочнице, чуть дальше, на дороге, шумели машины…
