Изменяя правила (ЛП) - Люкс Сагара

Хриплый. Освобождающий.

Я отстраняюсь, но только для того, чтобы войти глубже.

Пока не заполняю полностью.

— Три месяца, — шепчу я, оставаясь неподвижным внутри неё, давая ей время привыкнуть к моему присутствию. — Ты хоть представляешь, как я по тебе скучал?

Глория цепляется за мои плечи, впиваясь ногтями в спину. Стенки влагалища пульсируют, умоляя меня о большем. Я даю ей именно то, что она хочет, и Глория стонет — от боли и удивления. Я беру её за бёдра. Раздвигаю шире.

Я люблю её.

И делаю это медленно. Я поглощаю её понемногу, пока не вижу, как из её глаз исчезает гнев, и не начинаю чувствовать, как её тело отдаётся мне.

— Джун…

Она не шепчет моё имя. Она умоляет меня.

И я улыбаюсь.

— Ты этого хочешь? — Провожу пальцем по её шее, нащупывая пульс. — Ты хочешь меня?

Глория прикусывает губу. Вздыхает.

И наконец сдаётся.

— Да.

По спине пробегает обжигающая дрожь.

— Ты получишь меня, Ангел. — Касаюсь губами её губ и погружаюсь в неё, всё глубже. Всё сильнее и глубже. — Но не только сегодня. — Мой голос ломается, когда погружаюсь слишком глубоко. — И сегодня ночью. Завтра…

Глория всхлипывает, переполненная эмоциями.

Поддерживая, упираюсь лбом в её лоб.

Заново обретаю её.

— Всегда.

Я отказываюсь от контроля и начинаю двигаться быстрее, чтобы трахнуть её так, как нравится мне. Мощные толчки. Глубокие. Я довожу Глорию до предела, смотрю, как она теряет себя… И наконец сдаюсь сам.

Я кончаю в неё, наполняя своим наслаждением.

И Глория бьёт кулаками по моей груди.

Я блокирую ей запястья одной рукой и продолжаю целовать. Меня не волнует, если она не хочет. Я не отпущу её, пока не буду полностью удовлетворён; пока не пойму, что она не в состоянии смотреть и видеть никого, кроме меня.

Только тогда выхожу из неё.

Она потрясена. Прекрасная.

Моя.

— Сомкни бёдра, Глория.

Она тяжело дышит. Прежде чем сделать, как велел, Глория несколько раз моргает. Голубые глаза всматриваются в меня, ясные и блестящие от слёз.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает дрожащим голосом.

Подушечкой большого пальца провожу по её губам, стирая помаду, которую смазал.

— Потому что ты этого хотела.

— Я не… — Она прочищает горло. — Я не защищена, Джун.

— Я знаю.

Глория перестала принимать таблетки, когда её выписали из больницы. Она тысячу раз собиралась возобновить приём, но так и не сделала этого.

Она качает головой, всё больше теряясь.

— Ты сказал, что не хочешь детей. Ты…

— Я знаю, что сказал, — перебиваю я. — Так же, как мы оба знаем, кто я. — Отодвигаю лацкан пиджака, показывая ей нож, который всегда ношу с собой. — Я жестокий и опасный человек. Убийца. Но у меня есть и ценности.

— Уважение. Верность. Честь, — произносит она.

Я киваю, гордясь ею.

— Это не просто слова: это образ жизни, которому я поклялся следовать ещё до того, как стал Оябуном. — Мне трудно раскрыться, но чувствую, что должен это сделать. — Мои люди ожидают, что я женюсь на женщине, связанной нашими традициями, кто осознаёт, какое место она займёт в нашей семье.

Глория едва заметно сжимает пальцы, держась за меня.

— Ты меня знаешь. Ты видела, как я совершал ужасные проступки только потому, что их нужно было совершить. — Она вздрагивает, возможно, вспоминая крики Синдзо или все те случаи, когда видела, как я возвращаюсь весь в крови. — Жениться на женщине, которая мне безразлична, или завести от неё ребёнка — это, конечно, не самое худшее, но есть проблема.

— Какая?

— Я обязан хранить верность не только своей семье, но и самому себе. Я не был бы верен своему сердцу, если бы не признавал, что ты важна для меня. Я бы не уважал себя, отдай тебя без боя. А что касается чести…

Я на мгновение задерживаю взгляд на ней. Запечатлеваю в сознании образ Глории, потому что знаю: то, что я собираюсь сказать, изменит и мою жизнь, и её.

— Я не могу представить себе большей чести, чем видеть тебя рядом со мной.

Потрясённая, Глория прикрывает рот руками.

— Джун…

Не помню, чтобы когда-нибудь слышал, как она произносит моё имя с такой нежностью, или видел, как она ныряет в мои объятия. Глория целует меня, смеясь и плача. Она говорит мне, что любит меня.

Она делала это много раз, но сейчас всё по-другому.

Потому что знаю, — это правда.

Эпилог

Глория

Полтора года спустя.

Поднимаю ногу, создавая несколько пенных брызг.

Джун, должно быть, заметил моё движение, потому что убирает лезвие от лица и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Он ничего не говорит, только улыбается. Желая спровоцировать его, я выгибаю спину и со вздохом опираюсь головой о край ванны.

— Знаешь, ты можешь просто сказать.

— Что?

— Что хочешь со мной в воду.

Он промывает лезвие бритвы.

— Вообще-то, я бы предпочёл, чтобы ты вылезла и голая подошла ко мне.

— Чтобы отказаться от вида, которым я наслаждаюсь отсюда?

Мой взгляд скользит по мощным линиям его спины. Мне нравятся яркие цвета татуировок на ней; элегантность, с которой Джун выгибает её, когда наклоняется, чтобы ополоснуть лицо (или поглотить меня между бёдер). Я прикусываю губу.

— Я собираюсь сделать кое-что, что тебе не понравится, — предупреждаю его.

Моя рука исчезает под пеной.

Джун поворачивается ко мне, вытирает лицо насухо.

— Ангел, ты знаешь, как это работает. Если прикоснёшься к себе без моего участия, будут последствия.

Я посмеиваюсь.

— Насколько твёрдыми будут, эти… последствия?

Его глаза темнеют, возбуждая меня.

— Очень, очень твёрдыми.

Джун не успевает подойти ко мне, как начинает звонить его телефон. Я обиженно фыркаю.

— Если это снова Ной…

— Это не Ной.

— Тогда кто?

Он улыбается мне, поднося телефон к уху.

— Рад снова слышать тебя, мистер Браун. Чем обязан твоему звонку?

Я с удивлением смотрю на него. В его распоряжении обнажённая, желающая секса женщина, а он предпочитает ответить на телефонный звонок.

И тогда чей?

— Кто это? — спрашиваю губами.

Джун качает головой, давая понять, что не ответит.

Мне любопытно узнать, что он от меня скрывает, поэтому встаю и направляюсь к стопке полотенец позади него. Приподнявшись на носочках, чтобы взять одно из них, я касаюсь его груди своей грудью.

Но не получаю той реакции, на которую рассчитывала, потому что Джун продолжает говорить как ни в чём не бывало. Я уже собираюсь уйти с обидой, когда Джун хватает меня за запястье и притягивает обратно. Кивком он даёт мне понять что хочет, чтобы я встала перед ним на колени.

Решив снова привлечь его внимание, я подчиняюсь и встаю перед ним, как попросил. При этом трусь щекой о его бёдра, прежде чем зубами расстегнуть шнурок на его брюках.

Освобождаю член и у Джуна едва слышно запинается голос.

— Только попробую, — беззвучно говорю я.

Нежно облизываю. Джун скрипит зубами, прикрывая одной рукой микрофон на телефоне. Несколько мгновений он сопротивляется моей провокации, затем хватает меня за шею и пытается притянуть к себе. Он так и не закончил разговор, поэтому я отталкиваю его и встаю.

Поворачиваюсь к нему спиной и полуголая иду к нашей кровати, устраиваюсь на середине и раздвигаю бёдра.

Моя рука тут же оказывается между ними.

Я трогаю себя, пока Джун приближается осторожными шагами.

Он сжимает член поверх одежды, наблюдая за мной.

«Но телефон по-прежнему не выпускает из рук».

Я решаюсь на большее. Вздыхаю так громко, что меня слышит даже тот, кто с ним разговаривает. Если существует взгляд, способный сжечь заживо, то это тот, которым Джун смотрит на меня сейчас. Прилив возбуждения пробегает по моему телу, побуждая ввести внутрь себя два пальца.

Это соломинка, которая ломает спину верблюду.