Не оставляй меня, Малыш! - Бочарова Татьяна Александровна

— Я не понимаю вас, — волнуясь, проговорила Ася, — как можно было не смещать это дурацкое равновесие? Разве был какой-то выход?

— Ни малейшего, — Макс довольно усмехнулся, — вы обязательно начали бы когда-нибудь, рано или поздно, привносить в одну жизнь элементы другой, потому что… потому что, дорогая Анастасия, вам необходимы оба ваших партнера, и муж, и любовник. Да, да, вы любите их обоих, просто не осознаете этого.

Ася вдруг почувствовала, что боль, терзавшая её последние пять дней, непостижимым образом прекратилась, точно и з сердца выскочила металлическая заноза. Она в изумлении смотрела на Макса. Тот доброжелательно улыбнулся.

— Я удивил вас?

— Скорее потрясли.

— Я этого и хотел. Поймите, Aнастасия, это как спектр света: в одной его части легкие, прозрачные тона, в другой — насыщенные и темные. К светлой части вы привыкли, перестали ее замечать, она стала казаться вам бледной, непривлекательной. Темные цвета действуют на зрение сильнее, резче, давая более яркие ощущения. Оба ваших мужчины — суть отражения вас самой, вашей натуры, которая представляется мне весьма противоречивой и сложной. Я тут тайком побывал на репетиции вашего коллектива, посмотрел танцы, которые вы поставили со своими ученицами.

— Неужели? — Ася широко распахнула глаза.

— Да. Не скрою, они произвели на меня впечатление. Я и не подозревал, что женщина способна на подобное творчество: в вашей хореографии удивительным образом переплетаются мягкость и жесткость, любовь и ненависть, свет и тень. Вы способны воспринять и прочувствовать очень и очень многое, и огромная вина Сергея в том, что он не заметил всей широты и богатства вашей личности, считая вас всего-навсего пушистым и милым котенком. За это, собственно, он и поплатился.

Ася сидела и молчала, ошеломленная тем, что только что сказал Макс. Ей казалось, что он волшебник. Она чувствовала невероятное облегчение от его слов.

Конечно, всё так и есть! Она любит обоих, и Сергея, и Лешку. Она вовсе не разлюбила мужа, просто временно полностью переключилась на другого человека, ошибочно решив, что тот нуждается в ней неизмеримо больше. Но теперь ясно, что это не так: Сергей тоже нуждается в ней, и ничуть не меньше. Сергею можно все объяснить, он согласен сделать для Аси что угодно, в то время как Алексей ради нее меняться вовсе не собирается.

— Вы гений, — тихо проговорила Ася, глядя Максу в глаза, — вы мне очень помогли.

— Не спешите радоваться, — серьезно произнес тот, — нам еще работать и работать. Это лишь начало. Возможно, завтра вас снова одолеет отчаяние. За свой покой и благополучие нужно бороться, как лев. Нужно познать себя, всю свою внутреннюю сущность, все тайные помыслы — вычислить, проанализировать, вытащить на поверхность из глубины подсознания. Только тогда вы будете чувствовать себя в полной безопасности, сможете преодолеть все заблуждения, станете гармоничной и счастливой личностью.

— Хорошо, я coгласна. Согласна работать сколько угодно. — Ася опустила ресницы.

— Вот и славно. — Макс взял ее руку в свою, поднес к губам и поцеловал. — Пожалуй, сегодня можно будет сообщить Сергею, что у нас с вами установился неплохой контакт.

35

Это была победа. Нелегкая, кровавая, но победа над самой собой, над той неумолимой силой, которая подчинила ее себе целиком, без остатка, не давая ни малейшего шанса на избавление и свободу.

Ася шла по улице и с упоением дышала полной грудью. Ей казалось, что она пришла в себя после тяжелой, почти смертельной болезни. Очнулась и увидела, что мир прекрасен, полон ослепительных красок, вокруг кипит жизнь и нужно поскорее включиться в нее, постараться взять все лучшее и интересное.

Подумать только: она сама загнала себя в угол. Придумала себе цель, добиться которой невозможно. Затратила на нее неисчислимое количество душевных и физических сил, поступилась гордостью и честью, предала ребенка. Зачем?

Алексей не нуждается в том, чтобы его спасали, и никогда не нуждался. Его всегда устраивал тот образ жизни, который он вел, а она, Ася только мешала ему раздражала своей неуемной заботой, своим стремлением перевоспитать на общепринятый лад.

Все его слова о том, как ему плохо и одиноко, — лишь слова, и не более того. И говорил он их, как правило, всегда на пьяную голову — именно тогда его тянуло пожаловаться на несправедливую жизнь, покаяться в грехах, снискать к себе сочувствие.

Раскаявшись же и получив свою долю сострадания, Алексей как ни в чем не бывало продолжал в том же духе, что и раньше, напрочь забывая о своих благих намерениях. И это не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

Так жил не он один, Ася знала людей, которые постоянно терзались собственным несовершенством, требовали от родных и близких, чтобы те выслушивали их бесконечные жалобы, изводили их скандалами и сценами, а потом смиренно просили прощения…

Ей вдруг вспомнился случай из детства, вернее, из ранней юности, когда она еще жила с бабушкой и мамой в Саратове.

Их соседями по лестничной клетке была семья: муж, жена и сын. Сына звали Ваней, он учился в классе, параллельном Асиному.

Родители его постоянно ссорились и склочничали. Мать, тетя Клава, была очень хороша собой: русые кудрявые волосы, яркие чувственные губы, лукавые серые глаза. Муж безумно ревновал ее ко всякому встречному и поперечному и неоднократно поколачивал, особенно если перебирал лишку.

Клава, однако, и сама была не лыком шита, могла запросто двинуть супруга сковородкой по затылку, а уж материлась так, что иной мужик покраснел бы.

Возвращаясь вечером домой, Ася часто слышала истошные крики, доносящиеся из дверей соседской квартиры. Жильцы подъезда давно привыкли не обращать на них никакого внимания. Только Асины мать и бабушка сокрушались:

— Бедный Ванятка, послал же Господь таких непутевых родителей.

Ваня действительно очень страдал от домашней атмосферы. Сколько Ася его помнила, он всегда был угрюмый, нелюдимый, сторонился веселых компаний и шумных игр. И во дворе, и в классе его не любили, дразнили Макарониной за высокий рост и худобу, а порой прохаживались едкими комментариями насчет матери.

Тогда Ваня кидался драться, но сил у него было немного, и из потасовки он выходил всегда побежденным, с разбитым носом и разорванной одеждой. Шёл домой, забирался на чердак и там отсиживался до вечера, затравленный и злой, похожий на волчонка.

Иногда Ася приносила ему туда кой-какую еду, посланную ceрдобольной бабушкой: пирожок, бутерброд, кусочек курицы или яблоко.

Ваня все брал, но никогда не благодарил. Он вообще почти не разговаривал с Асей, здоровался сквозь зубы и тут же отворачивался, проходил мимо.

Лето перед девятым классом она провела в лагере, а когда вернулась домой, не узнала большинство своих одноклассников. Это касалось в основном мальчишек — девчонки выросли чуть раньше, повзрослели, оформились, стали потихоньку от родителей подкрашивать ресницы.

Ребята же за три месяца изменились неузнаваемо: вытянулись, заговорили басом, у многих над верхней губой пробились усики,

В первый же вечер Ася наткнулась на Ваню. Он стоял у подъезда и курил, на всякий случай прикрывая сигарету ладонью.

Ася не поверила своим глазам: ростом выше головы, плечи расправились, волосы, густые, кудрявые, как у матери, по-новому красиво зачесаны на бок. Откуда что взялось!

— Привет, — поздоровалась она на ходу, ожидая, что Ваня, как всегда, не разжимая губ, буркнет в ответ своё «3дорово». Но тот неожиданно повернулся к Асе и улыбнулся:

— Здравствуй. Давно тебя не видел. Где пропадала?

Ася едва не упала. Услышать от Вани столько слов за один раз было крайне необычно. И к тому же она вдруг ясно увидела, как он красив — лицо просто писаное, глаз не оторвать.

— Я в лагере была, — сказала Ася и с удивлением услышала, как дрожит у нее голос.