Готова на все (СИ) - Волынская Илона

- Вот именно, работа! – голос декана стал строгим, - Савчука вы уже похоронили, Элина Александровна, никто вам больше не позволит, как вы это любите, уклоняться от общественной жизни!

- Покойники – это теперь общественная жизнь? – прежде, чем она успела себя сдержать, прокричала Эля и тут же поняла, что на ее счастье, декан ее не слышит, в трубке шли короткие гудки.

Вот только похорон ей и не хватало! Прижимая попискивающую мобилку к груди, Эля, тихо всхлипывая, сползла на ковер. Яська поднял голову, поглядел на нее, подобрался на четвереньках и обхватил ручонками. Эля уткнулась носом ему в шею, совсем по-младенчески пахнущую молочком и сном, и мерно раскачиваясь, они заревели на два голоса.

Глава 37

Reasonable job – “For your eyes only” number *

- Ясь, ради бога, поторопись, меня ученики ждут! – нетерпеливо притопывая, Эля наблюдала как пыхтящий от натуги Ясь пытается натянуть закрученный в жгут носок на выставленную кочергой ногу.

- И я тебя очень прошу, - Эля намотала ему вокруг талии пояс от кимоно, - Никакого баловства на тренировке! Баловаться можно и дома.

- Ты и дома баловаться не разрешаешь! – с праведным возмущением откликнулся Ясь, - Я же не могу совсем не баловаться, а где мне баловаться, если нигде нельзя?

Сраженной его непробиваемой аргументацией Эле ничего не оставалось, кроме как грозно прикрикнуть:

- Делай, что велено!

Ясь опустил головенку.

- Ясик, ну что ты, ты обиделся? - ей мгновенно стало стыдно.

- Я не обиделся, - пробубнил Ясь, - Я просто раздражился из-за твоего сердения!

Приветственно кивая на ходу, мимо промчалась администраторша.

- Ирочка, Ирочка! – какая-то бойкая бабушка, оставив внука самого сражаться со штанишками, перехватила администраторшу, - Ирочка, а правда, что это для нееврейских семей тренировки по 70 гривен, а для еврейских по 50?

- Раиса Соломоновна, этот мелкий 20-гривновый сионизм вас унижает! – раскатывая картавое «р», сообщила остановленная на бегу Ирочка, - Со всех по 70! – и изящно вывернувшись из крепкой пенсионерской хватки, понеслась дальше.

В своих кимоно похожие на снеговичков, россыпь малолетних каратистов рванула в зал.

Элина мобилка затрезвонила. Держа в одной руке Яськины джинсы, Эля с трудом выковыряла ее из кармашка сумки.

- Элечка, солнышко, тут такое дело… - зачастил в трубке Петечка Макаров, - Тебя декан ищет, и зав тоже. Злятся ужасно, что ты на поминки не пришла…

- Какие к черту поминки? – Эля даже недоуменно отвела мобилку от уха и поглядела на нее, словно рассчитывала разглядеть сквозь пластик то ли Макарова, то ли декана, - Я сегодня с похоронами с утра как наскипидаренная савраска бегаю! Документы, причиндалы, могила – я еще и на поминки должна идти? Мне ребенка на тренировку вести надо! – за закрытой дверью спортивного зала уже слышался ладный топот множества маленьких ножек – разминаются. Интересное дело, что ей – оставить Яся в пустом садике, в компании злющей от непредвиденной задержки нянечки, пока Эля будет на очередных поминках торчать?

- А они – зав с деканом – говорят, что на поминках Грушина и так почти никого нет, а от факультета кто-то должен быть обязательно, и не самим же им туда тащиться. - добросовестно пересказывал слова начальства Петечка, и Эля даже видела мысленно, как от усердия его коротко стриженные белобрысые волосы аж топорщатся над простецкой веснушчатой физиономией.

- Ты сходи, - решительно отрезала Эля.

- Я? – с наивной искренностью изумился Макаров, - Не-е, ну что ты, я не могу. - протянул он, - Я уже дома, я уже переоделся, чай себе заварил, компьютер включил… - и он торопливо добавил, - Поработать хочу.

- Петечка, а я, знаешь ли, целый день отработала, причем совсем не по специальности, - с ласковостью разъяренной кобры прошипела в телефон Эля, - И ты мне помочь не пришел – хотя и обещал.

- Ой, ты извини, конечно, свинья я получаюсь, - с совершенно искренним раскаянием немедленно занудил Петечка, - Ну не смог я, честно, вот не смог! Как представил себе, что опять катафалк этот, морг, кладбище, гроб закрытый – ужас! – явно напрашиваясь на сочувствие и понимание, простонал Петечка, - Никакие нервы второй раз такого не выдержат!

Эля в ответ лишь сдавленно зарычала и торопливо нажала кнопку, отключая мобилку вместе с Петечкиным доверительно-страдальческим голосом. Иначе еще секунда – и она бы просто начала невразумительно, но грязно материться, распугивая толпящихся в коридоре интеллигентных старушек. У него нервы! Нет, ну вы слыхали – Петечка не приехал помогать с похоронами, потому что у него нервы не выдержали! И Эля была абсолютно убеждена – изложи он эту версию декану или заву, и встретит понимание и сочувствие. Никому даже в голову не приходит, что у Эли тоже нервы есть, а физических сил – не так уж много!

Если бы зав военной кафедры, в надежде на новую порцию поминальной водки, опять своих техников не прислал, она б сегодня вообще пропала! Что они всем университетом будут делать, когда «военку» прикроют? Считай, последние нормальные мужики из университета уйдут. А ведь прикроют, родное правительство уже постановило.

Эля принялась досадливо забрасывать брошенные Яськой вещи в его спортивную сумку. Что ректорат себе думал? Бороться за кафедру надо было, доказывать! Другие-то вузы, вон, своих отстояли, а у университетской «военки» возможности, между прочим, получще, чем у этих других! Одной техники полный гараж, даже БТРы есть и самоходные артустановки, хоть и старые! Нет, все прошляпили – университет в своем репертуаре! И никто даже не задумывается, что не просто «военщики» работы лишаться, на всех отразиться. Кафедру, избавляющую мальчишек от армии, в университете прикрыли, а воинскую повинность-то государство не отменило. Следующим летом мальчишки-абитуриенты, отнюдь не жаждущие терять в армии два года своей жизни, проигнорируют университет и ринуться туда, где военные кафедры сохранились. Значит, и родители не захотят нанимать университетских в репетиторы своим чадам. У Эли с Яськой станет еще меньше денег… Вот как тут жить, если одно к одному: отец, начальство, коллеги, правительство – все норовят бедную женщину по миру пустить!

За дверью спортивного зала писклявенькие, но изо всех сил старающиеся казаться мужественными голосишки юных каратистов, отсчитывали: «Ичи… Ни… Сан… Ши… Го…». Эле всегда казалось, что если уж тренировки по карате идут в еврейском общинном центре – сакраментальное финальное «киай» следует заменить на «ой-вэй».

Из музыкального зала в коридор сочились звуки многочисленных скрипок. Сбились, послышался выговаривающий голос, потом пауза и они начали снова. Эля еще послушала, огляделась по сторонам и почувствовала, что даже повисшая на душе выматывающая тяжесть отступает, прячется перед аурой этого места.

Ну и ладно, пока поток абитуры не иссяк, будем работать. Поймав себя на том, что тихонько напевает под нос, Эля заторопилась к лифту. Походя приветственно раскланялась с парой совершенно патриархального вида бородатых старцев в ермолках. Ощущение «библейскости» усиливалось шнырающими вокруг старцев полуобнаженными девицами из группы «belly dance» в изукрашенных висюльками шароварах. Эля поглядела на них с легкой завистью – недостижимая мечта идиотки, чем-нибудь эдаким заняться, но дорого, и где взять время. И вообще, думай, как заработать, а как потратиться, деньги сами придумают.

Эля лифтом спустилась на первый этаж, в библиотеку, распахнула дверь…

…Но тебя не думай, я не приласкаю.

О любви я больше тебе не расскажу.

Ведь любовь святая, ты ее поганишь.

Я тебе такого позволить не могу…

Устроившиеся на передних рядах стульев немногочисленные благообразные старушки пару раз нерешительно похлопали. Библиотекарша, последним усилием держа на лице маску каменной невозмутимости, изъяла микрофон у мужичка неопределенно-пожилого возраста. Тот трепетно раскланялся, прижимая руку к сердцу и закатывая глаза. Видно, это казалось ему ужасно поэтичным.