Татьяна Тронина - Одноклассница.ru
– Что, правда глаза колет? – сурово, торжественно произнесла мать.
Вероника молчала – мурашки бежали у нее по спине, внутри все заледенело.
– Чего молчишь? Нечего ответить? Ведь знаешь, знаешь в глубине души, что мать права… Что, кроме матери, всей правды тебе никто не скажет… Раньше, рядом с Тарасом, ты выглядела нормальной женщиной. А теперь? Вот что это за сумка у тебя, скажи?
– Нормальная летняя сумка… – одними губами прошептала Вероника.
– Раньше нищие с такими подаяние просили! Это ж холщовка. Дерюга с вышивкой! Тебе сорок лет, а ты с дерюжной сумкой шляешься. Не стыдно?
– А какой должна быть сумка?
– Кожаной, разумеется!
Вероника потерла лицо.
– Мам… вот ты говоришь, что я не жалею животных… А ходить с кожаной сумкой – это как? Провоцировать производителей, чтобы они убивали все больше и больше животных? Ведь из кого кожаные сумки делают, сама подумай! Дубленки, шубы… Из кого?
– Это другое.
– Ты мясо ешь? Сколько за свою жизнь коров, свиней и прочей животинки съела, а? Куриц?
– Ты сумасшедшая. Сектантка. И я догадываюсь, от кого это идет… – с ненавистью и ужасом прошептала мать.
– А что я такого сказала? Что? Ты так на меня смотришь, будто я говорю о чем-то чудовищном. Нет! Я просто говорю о том, что люди вполне могут обойтись без кожаных сумок. И все! Причем, заметь, я никого не призываю делать то же самое, не агитирую никого на улицах… Любить собак больше собственной дочери – нормально. Ходить с холщовой сумкой – ненормально. Где логика, мама?..
– Я пойду к психиатру. Тебя надо изолировать. Клима твоего – посадить.
– За что? – устало спросила Вероника.
– Он опасен для общества.
– Клим? О господи…
– Да! А Тарас – святой. Двадцать лет терпел возле себя такую дуру…
– Уж какую родила, – угрюмо произнесла Вероника. – Может, это твоя вина? Пила же ты какие-то лекарства, когда хотела от меня избавиться? Вот и родила дурочку!
– Ты сама попробуй роди! – шепотом закричала мать. – Посмотрим, что за ублюдок от этого Клима выродится… Мутантское отродье от него выродится! Только в зоопарке показывать!
– Мама, еще слово – и мы с тобой враги.
Светлана Викторовна моментально замолчала. Потом сказала:
– Ладно, прости. Я погорячилась. Но ты должна понимать – я за тебя переживаю… – Она помолчала. – Мне пора.
– Куда ты сейчас?
– К Тарасу.
Светлана Викторовна решительно зашагала по алле. Вероника заторопилась за ней.
– Мам, пожалуйста, не рассказывай ему про меня ничего…
– Это уж как получится. Если спросит – скажу. И вообще, Ник, я не умею врать! – раздраженно произнесла Светлана Викторовна.
– Мам, не надо ничего врать. Просто ничего не рассказывай! Любое упоминание о Климе заводит Тараса… Не накручивай его, не заводи! Пусть успокоится…
– Ха! Успокоится! Как же… Тарас и без разговоров места себе не находит. Ты его видела? Ужас… Весь почернел. Похудел. Одни глаза остались! Довела мужа!
– Он сам себя накручивает.
– Все из-за тебя! Сумку кожаную купить не можешь – животных жалко, а мужа собственного – не жаль!
– Мам, я в первую очередь жалею людей. Но приносить себя в жертву Тарасу не собираюсь.
– Демагогия!
– Я совершила ошибку двадцать лет назад. Мне не надо было выходить за Тараса замуж.
– Ты сейчас совершаешь ошибку! Уходя от Тараса, ты совершаешь страшную ошибку! – закричала мать, топнула ногой, дернулась и налетела на прохожего – мрачного небритого мужика.
– Куда прешь?.. – огрызнулся тот и оттолкнул ее.
– Это ты куда прешь? – Светлана Викторовна моментально развернулась, приняла боевую стойку. – Руки-то не распускай…
– Чокнутая!
– Сам такой! Залил зенки… – Она толкнула его в грудь.
– Чего?! Да я тебя сейчас…
– На женщину руку поднять хочешь? Быдло проклятое! Понаехали тут…
– Да я… – Мужчина принялся засучивать рукава. Вероника встала между ними.
– Пожалуйста, не надо, – твердо произнесла она, глядя в глаза прохожему.
– Милиция! – пронзительно заверещала Светлана Викторовна. – Милиция!!!
– Черт… Вот ведьма! – Мужчина неожиданно сломался, попятился назад. Потом шустро побежал в сторону переулка.
– Мама…
– Нет, ты это видела? Эх, надо было действительно милицию вызвать! – возбужденно произнесла Светлана Викторовна.
– Зачем ты с ним связалась?
– А что, я терпеть должна?
– Но зачем драться?
– Кто дрался? Я? Он же начал! Вот ты, Ника, людей защищаешь… А посмотри, сколько всякой дряни вокруг! Нормальных людей не осталось… Сволочи. Все – сволочи!
– Ты на метро? Послушай, давай я сейчас такси для тебя поймаю…
– Обалдела совсем! То кафе, то такси…
– Мам, сейчас час пик в метро. – Вероника представила свою мать в толпе. Светлане Викторовне наступают на ноги, она с проклятиями тоже расталкивает всех… Ничего хорошего.
– А на твоем такси я три часа ехать буду – вон, пробки кругом! Ладно, все, пока-пока… Позвоню.
Вероника пошла пешком.
Она думала сейчас о Климе. Она хотела поскорей увидеть его, прижаться к нему… Когда Вероника была с ним рядом, то мир неуловимо менялся.
Когда Вероника была с ним, то не происходило ничего плохого. Даже если возникали какие-то неприятные ситуации, то они были какие-то несмертельные, легко преодолимые, и вообще, на них разум не концентрировался.
Например, мир Тараса – это мир тех, кто стремился выжить любой ценой. Надо было изо всех сил ловчить, изворачиваться, бороться, устраивать врагам ловушки. Все кругом – враги и соперники. Жизнь – это конкуренция.
Мир Светланы Викторовны – мир негодяев и хамов, которым надо изо всех сил противостоять. Все вокруг – сволочи и дураки. Жизнь – это вечная коммунальная война…
И Тарас, и мать почему-то притягивали к себе плохое. Каким они видели окружающее, таким оно и становилось неизбежно…
Вероника хотела жить в мире Клима Иноземцева. Там светило солнце. Там была надежда…
При всем при том Клим не выглядел сусальным ангелом. Он не выглядел блаженным, благостным юродивым, сознательно закрывающим глаза и уши – „Ах, я не вижу зла, не слышу зла! Ребята, давайте жить дружно! Ах, меня ударили в левую щеку? Ну вот вам правая…“
Клим Иноземцев был абсолютно нормальным, адекватным человеком. Если он и казался кому-то странным, то только на фоне московских истериков, которых и мужчинами не всегда можно было назвать.
Он не стремился выглядеть, он хотел быть.
Безусловно, ему было приятней жить в Карелии. Но он не стал заставлять Веронику бросить все и ехать с ним туда. Ее работа была привязана к медицинскому центру. Он же мог заниматься ювелирным делом где угодно. И он решил остаться в Москве.
