Кэтрин Куксон - Слепые жернова
Ее бросило в пот, струйки сбегали по груди и по подмышкам. Никогда еще ей так не хотелось выложить ему все как на духу! Но не достаточно ли откровенности для одного утра? Ее отчаяние было точь-в-точь как пена в бутылке: стоит вытащить пробку – и потока не остановить. В одном она не сомневалась: если открыть ему правду, то бедам с отчимом будет положен конец. Он проучит его по гроб жизни, а может, и заколотит в его гроб недостающий гвоздь, закончив благое дело, начатое безвестным молодцом…
При этой кровожадной мысли она содрогнулась. Еще одно последствие возможного искреннего признания не вызывало у нее сейчас сомнений: им придется сплотиться, между ними возникнут такие крепкие узы, каким не родиться при физической близости. Она не сумела бы полностью объяснить самой себе, почему ждет от Джона именно такой реакции, и довольствовалась ущербным объяснением: отпугивая ее отчима, он бы неосознанно превратился в борца за правое дело. К тому же он сделал бы ради нее то, чего не смог бы сделать Дэвид.
Она придала своему голосу и тону агрессивности, чтобы иметь щит, защищающий ее уязвимую душу.
– Зачем ты завел этот разговор? И почему ты воображаешь, что имеешь какое-то отношение к моему самочувствию? Это нахальство, Джон!
Ее глаза сверкали, подбородок метил в него, как острие копья, шаги ускорились, словно она захотела от него оторваться.
– Будет, будет, – примирительно проговорил он. – Подумаешь, спросил, что здесь такого? Ты не кипятись. Когда ты злишься, то становишься похожа на Мэй.
Она споткнулась.
– Вовсе я не похожа на Мэй!
– Действительно, не похожа. – В его глазах, обращенных на нее, читалась нежность. – Прости, я не должен был так говорить. Нет, ты, слава Богу, не Мэй.
В молчании они проследовали дальше. Начался район Улиц. Она свернула на улицу Камелий, он тоже. Он не простился с ней, не попросил разрешения заглянуть на минутку, а просто вознамерился проводить ее до дому.
В доме раздавался смех. Она постучала, послышались шаги, возня, и дверь распахнулась. Перед Сарой стояли Пол и Кэтлин, веселые и беззаботные, как и подобает детям.
Кэтлин уже разинула рот, чтобы крикнуть: «Мамочка!» – но, увидев Джона, совершила прыжок с порога ему в объятия, визжа:
– Дядя Джон, дядя Джон!
Можно было подумать, что они не виделись годы.
Джон отнес племянницу в дом. Та обхватила его руками и ногами и не хотела отпускать. Пол признался тетке:
– Мы разбили чашку и блюдце.
– Не мы! – возразила Кэтлин, выглядывая из-за головы Джона и возбужденно размахивая руками. – И не ты. Это я. Я бросила их в него, мама.
– Что ты сделала? Спусти ее, Джон.
Джон поставил девочку на пол. Сара, сурово глядя на дочь, спросила:
– Зачем ты бросила в Пола чашку и блюдце?
Кэтлин отступила к каминной решетке, уселась на нее и ответила:
– Просто так.
– Что за «просто так»? – Сара, хмурясь, обернулась к Полу. – Почему она в тебя бросалась, Пол?
– Полагаю, он это заслужил, – вмешался Джон, слегка подталкивая сына к креслу Дэвида.
Мальчик, глядя на Сару, ответил:
– Мы просто играли. Я ее дразнил.
– Не дразнил, а врал! – Кэтлин была возмущена. – Он сказал, мамочка, что ты любишь его сильнее, чем меня. Вот я и бросила в него чашку и блюдце. А они разбились о решетку. – Она показала пальчиком на медную перекладину. – Ведь он наврал?
– Я просто пошутил, тетя Сара.
Мальчик прятал глаза. Сара тоже избегала смотреть на него, на дочь и на Джона. Не могла же она успокоить дочь, сказав: «Конечно, я люблю тебя больше», – потому что это обидит мальчика, сына Джона. Поэтому она ответила:
– Ох, и отшлепаю я тебя в один прекрасный день, милочка!
Ей не пришлось долго искать выход из щекотливой ситуации. Как всегда при возникновении мелких и крупных преград, она сказала:
– Я приготовлю чай. Такой холод!
В понедельник утром Сара стояла перед мэрией Джарроу. Мэр проводил смотр участников марша – двух сотен бедно одетых, худых, зато чисто выбритых и опрятных мужчин. Потом процессия двинулась к церкви Христа. Сара пошла следом. Когда она входила в церковь, туда не впустили мальчика, шедшего впереди нее.
– Только жены и матери, – объяснили ему.
Сара испугалась, что остановят и ее, но все обошлось. Она села на заднюю скамью. Мэр города и члены городского совета расположились впереди. Епископ Гордон начал службу.
Сара впервые в жизни оказалась в некатолической церкви, и служба показалась ей чужой, потому что она за ней не следила. Ей было нестерпимо грустно. Вместе с тем она знала, что, будь у нее такая возможность, она бы с радостью присоединилась к маршу.
После богослужения все вышли из церкви. К Саре подошел Джон. Через плечо у него была перекинута свернутая плащ-палатка. Огромный рост сейчас только подчеркивал его худобу. Он тоже был возбужден.
– Ну, вот… – Так прощаются мужчины, уходящие на войну.
Она посмотрела на него, но ничего не сказала. Печаль вытеснила все остальные чувства. Пара справа обнялась на прощание; уходящие целовали жен, матерей, детей, а те висли на своих мужчинах, словно провожали их на смерть.
Она понимала, что должна что-то сказать, однако не могла передать свои мысли словами. В душе ее царила неразбериха, все тело ныло. Это была незнакомая боль, прежде она никогда не испытывала ничего похожего. На глазах у нее появились слезы, и лицо Джона показалось ей отражением в подернутой рябью воде. До ее слуха донеслись его прочувствованные слова:
– Сара, Сара!… – Он взял ее за руку. – Спасибо, что пришла. Ты не догадываешься, как много это для меня значит. Прощай, Сара.
Она не могла заставить себя произнести ни его имени, ни слов прощания. Однако в ее душе из хаоса рождалась сила, не поддающаяся доводам рассудка, не удерживаемая в узде правилами приличия. Их разделяли считанные дюймы, казавшиеся тысячами миль; для того чтобы до него дотянуться, ей предстояло преодолеть чудовищное расстояние, но она это сделала и прикоснулась губами к его жесткой коже рядом с уголком рта. Теперь колебался он; она не сомневалась, что он не посмеет до нее дотронуться, однако он крепко стиснул ее в объятиях. Когда она преодолела приступ дрожи, слепоты и вытянула шею, чтобы, стоя в толпе остальных женщин, разглядеть его, он уже вышагивал вместе с остальными.
Она поспешно смахнула слезы и, пользуясь преимуществами своего роста, нашла его глазами. Он тоже смотрел в ее сторону. Он не махнул ей рукой, а попрощался взглядом. Потом отвернулся с гордостью победителя.
Стоявшая рядом низенькая женщина всплакнула. Громко высморкавшись, она запричитала:
– Вы только посмотрите на них! Ходячие скелеты! Этот марш ничего не исправит. Верфи умерли, их уже ничто не вернет к жизни.
