Вероника Кузнецова - Робин
— А что случилось? Ты же сама меня просила…
— Раньше просила остаться, а теперь прошу уйти. Ради меня, ради себя, ради всех, кто здесь живёт, уходи.
— Ты думаешь, что это я стащил часы у Поля? Клянусь, что нет. И с лестницы я не хотел его спускать. Я даже драться с ним не хотел…
— Энн? Что ты здесь делаешь, девочка? — строго спросил мистер Эдвард и пытливо посмотрел на меня.
Энн порывисто повернулась к нему, и что-то в ней переменилось, но я не понял, что именно.
— Я хочу, чтобы он ушёл, дядя. Пусть уходит. Бабушка его видеть не желает, отец боится за нас с Полем, дядя Чарльз тоже его терпеть не может…
— Успокойся, Энн, ты не права, — мягко сказал мистер Эдвард. — Робин — хороший мальчик, а все эти неприятности с куклой, одеждой, часами как-нибудь объяснятся. Я верю в его честность, а Робин — не такой парень, чтобы уйти, оставив по себе неблагоприятное мнение. Когда твои бабушка и отец поймут, что ошибались в нём, тогда можно будет заводить речь об уходе, но никому этого уже не захочется. А дядя Чарльз всегда относился к Робину очень хорошо и сейчас не изменил этого отношения. Он помнит о том, что обязан Робину жизнью.
У Энн на глаза набежали слёзы и губы задрожали, но, вместо того, чтобы заплакать, она заговорила очень яростно:
— Дядя Чарльз давно забыл об этом, а может, никогда не считал, что его жизни грозила опасность. Он презирает этого оборванца. Его все презирают и ненавидят, а он ненавидит всех нас. Он нарочно остаётся здесь, чтобы всё портить, всех ссорить… Он злой и к тому же вор. Это он украл часы Поля, а потом столкнул его с лестницы. Вы лучше посмотрите, все ли вещи на своих местах в нашем музее. И будьте уверены, что он уйдёт не раньше, чем переправит своим дружкам половину прадедушкиных сокровищ. У него нет ни чести, ни совести. Он гадкий маленький воришка. Если бы у него была хоть крупица благородства, он бы давно ушёл, а если чуть-чуть гордости — он уйдёт сейчас же, сию минуту!
Мистер Эдвард был очень бледен.
— Энн, сейчас же иди спать, — приказал он тоном, не допускающим возражений. — Ты устала и сама не знаешь, что говоришь. Когда завтра ты вспомнишь этот разговор, тебе станет стыдно. Ты уже не маленькая девочка, чтобы не отвечать за свои слова. Быстро в постель! Не заставляй меня звать мисс Кларк.
Лицо Энн исказилось то ли от гнева, то ли от слёз. Она отвернулась и быстро ушла.
— Не принимай её слова всерьёз, Робин, — попросил мистер Эдвард. — Она сама не понимает, что говорит. И на мистера Чарльза зла не держи…
Он долго говорил со мной, боясь, должно быть, что я уйду, а мне, и правда, после слов Энн очень хотелось сейчас же уйти и постараться выветрить из памяти всякое воспоминание об этом семействе, но и в страстной речи девочки, и в ней самой было что-то очень странное, двойственное, загадочное. И в её дяде была та же тайна. Он говорил горячо, убедительно, словно во что бы то ни стало хотел удержать меня здесь, будто это было очень важно, и для меня его поведение было по-прежнему неразрешимой загадкой.
— Я подумаю, — неопределённо ответил я.
Мистер Эдвард не был удовлетворён моим ответом и ушёл грустный и неспокойный.
Я решил так: пойду за часами и попутно разведаю обстановку. Если Громилу поймали или он ушёл из этих мест, то я смогу вернуться в свой старый дом, хотя мне теперь было трудно назвать домом дыру, где мы с отцом жили и на которую, к моему удивлению, до сих пор так и не появились претенденты, а если Уолтер по-прежнему караулит каждый мой шаг, я вернусь сюда и тогда, может быть, увижу, как поймают на месте преступления Сэма, как мои недруги удивятся открытию, что я ни в чём не виноват, почему Энн так странно себя ведёт и что от меня нужно мистеру Эдварду.
Я вновь подождал, пока всё не успокоится, и тихо вышел. На втором этаже было пусто, а в кухне, как всегда, заседали миссис Джонсон, мисс Агнес, Фанни, мистер Вениамин и мистер Браун. Обсуждалась пропажа часов, и мои обычные недоброжелатели вовсю работали языками, а мистер Браун высказывался осторожно, но тоже подозревал меня. Садовник почти не говорил, а когда открывал рот, то из его слов нельзя было понять, обвиняет он меня или оправдывает. Вроде, напрямую он не говорил, что именно я стащил часы, но по всему выходило, что кроме меня этого сделать никто не мог. Даже Фанни оказалась способна представить в моё оправдание лишь своё робкое впечатление, что я хороший, неиспорченный мальчик. Я не стал слушать и вернулся к парадной двери. Важно было выйти, не привлекая внимания собаки, иначе она поднимет тревогу и мистер Эдвард вновь приведёт меня обратно. Ой, как же не лежало у меня сердце к моему предприятию! Да и Рваный подвывал на заднем дворе, словно чуял недоброе. Однако делать было нечего, и я стал перелезать через решётку. Пёс залаял. Я огляделся, не обнаружил ничего опасного и спрыгнул вниз. Было странно видеть как бы извне дом, где я прожил несколько бурных дней, откуда ушёл и куда меня привели вновь почти что силой. Я стоял на тёмной ночной улице, а особняк сверкал светящимися окнами и, если бы я не знал, что и за этим роскошным фасадом люди живут обычной, не слишком-то счастливой жизнью, я бы позавидовал внешнему благополучию. У нас было проще. В убогих жилищах, среди воров, пьяниц, бродяг и мошенников никто и не надеется найти счастье и покой.
Я поглядел-поглядел на богатый дом, и он начал делаться для меня всё более чужим, будто мне лишь приснились эти дни и моя жизнь здесь и, если я приду туда, все очень удивятся и спросят, кто этот оборванец и что ему нужно. Впрочем, оглядев себя, я решил, что оборванцем меня не назовёшь. На мне не было подарка мистера Чарльза (он висел в моей комнате в шкафу, хорошо отглаженный и совершенно новый, словно и не промокал, но мне сам его вид был неприятен, как воспоминание о предательстве его дарителя), однако я был прекрасно одет и в своём костюме произвёл бы сенсацию среди моих приятелей.
Рваный залаял громче, и в его лае стала прорываться злоба. Я вздрогнул и очнулся. Пора было идти своей дорогой, а мне почему-то было трудно сделать даже шаг от дома. Тоска такой нестерпимой силы сжимала мою грудь, что мне было трудно дышать. Вспомнился странный мистер Эдвард, девочка-кукла с детскими манерами и тайными недетскими заботами, в ушах прозвучал её голос, сперва упрашивающий меня не уходить, потому что её страшно, а затем в запальчивости оскорблявшей меня и требовавшей немедленно покинуть дом. И девочка эта была так похожа на куклу из моего сна. Я содрогнулся, вспомнив, как чья-то нога втаптывает в красную лужу белое платье, а большие фарфоровые глаза наивно глядят вверх. Мне стало жутко и очень одиноко, и я как-то сразу позабыл, что назван Робертом в честь Робин Гуда и что сей прославленный герой не поддался бы таким нелепым придуманным страхам. В довершение всего я услышал шорох и, не разбирая, кто произвёл этот звук, одним махом перелетел обратно через ограду и, пригнувшись, побежал к дому.
