Катрин Гаскин - Дочь Дома
— Откуда вы знаете?
— А я там вчера побывал. Просто захотел посмотреть, куда это они вас запускают. Женщина, занимавшаяся уборкой, поставлена в известность, что там будет жить дочь английского королевского адвоката. Она освободила место на каминной полке для портретов королевской семьи. Вы думаете, что хотели бы туда поехать?
— А куда я могу еще ехать?
— У меня есть квартира к западу от парка, где имеется лишняя комната. Можете воспользоваться ею, если желаете.
— Я никого не стесню?
— Конечно нет! А я вас не обижу… У меня нет такой привычки.
— Я не это имела в виду.
— Разве? — ухмыльнулся он. — Ну, даже если и не это, то тем более будет все в порядке. По крайней мере, там вы сможете докричаться до кого-нибудь.
— А то — другое место?
— Я им позвоню — скажу, что вы не прибыли. Или направились прямо в Питсбург. Что-нибудь придумаю.
— Спасибо.
Мора откинулась на сиденье и смотрела на проносившийся мимо город. Они срезали путь к западу от реки. На Третьей авеню их остановил светофор. Она смотрела на проносившийся мимо по «надземке» поезд и узнавала сцены из фильмов о Нью-Йорке. Здания имели неопрятный вид из-за железных пожарных лестниц, лепившихся по стенам, как кружево. Было пыльно, и в водостоках валялись бумажки. Даже в тени становилось жарко. Они пересекли Парк-авеню и Пятую улицу и подъехали к скверу на площади, где начинается Центральный парк. Впервые она увидела солнце на верхушках зданий, образующих широкие каньоны под ярким синим небом. Концы каньонов сужались в перспективе, и эта мертвая их прямизна казалась Море нереальной… словно кто-то играл с макетом города. Это было просто и красиво, если вообще находишь красоту в такого рода вещах.
Квартира, куда привез ее Марк, находилась неподалеку от парка.
— Я нанял ее с мебелью на два месяца, поэтому не надейтесь на домашнюю атмосферу, — сказал он.
Комната, которую он ей выделил, была небольшой и выходила окнами на другой ряд окон. Двенадцатью этажами ниже было дно светового колодца.
— Характерно для англичан, — сказал он, наблюдая за ней. — Куда бы они ни прибыли, всегда устремляются прямо к окнам, словно ожидают увидеть поля и пасущихся коров. Что до меня, я ощущаю одиночество, если не слышу три радиопрограммы и о чем толкуют люди на пяти кухнях. Нью-Йорк сначала напугает вас до смерти, но в конце концов, вероятно, понравится. Так бывает со многими.
— Надеюсь, так будет и со мной, — сказал она.
Он поставил ее чемоданы на стулья.
— Когда мы получим известия о Джонни?
Он пожал плечами:
— Придется оставить это на его усмотрение. Не думаю, что он захочет разговаривать с вами по телефону. Вы же знаете Джонни. Как вы думаете, что будет, когда его отец умрет?
— Джонни приедет сюда.
— Ага… Так и я считаю. Поэтому мы просто подождем. Я полагаю, — добавил он, — что вам хотелось бы принять ванну. Не мешало бы и поспать несколько часов. Я сварю кофе, если вы не против.
В дверях он обернулся:
— Вы, конечно, слышали новость?
— Что за новость?
— Начет Кореи?
— Нет… А что?
— Вчера около одиннадцати часов утра коммунисты с севера пересекли тридцать восьмую параллель и вторглись в Южную Корею. Они громогласно бросили вызов Организации Объединенных Наций.
— Что это означает? Что теперь произойдет?
— Никому неизвестно, скорее всего война… Мы лишь надеемся, что она останется войной местного масштаба… — Он начал прикрывать дверь. — Кофе будет готов минут через пять.
II
Такси въехало на стоянку и остановилось. Тепло утреннего солнца переросло в полуденный жар, хлеставший по высоким домам, зеленому прогалу парка, яркой краске кузовов машин с откидным верхом, ожидавших клиентов.
Марк вышел и открыл дверцу:
— Ну, вот оно. Тут действует формула: «деньги-товар»! Через несколько кварталов отсюда — Пятая Авеню, магазины Бергдольфа Гудмана и Картье.
Она вышла, поднимая голову, чтобы взглянуть на слепящее солнце, потом посмотрела на фонтаны в сквере.
— Да… — проговорила она, — вы делаете богатство привлекательным.
— Кто подал вам мысль, что богатство всегда привлекательно? — Он захлопнул дверцу. — Давайте поедим. Мой желудок подсказывает, что и вы, должно быть, умираете с голоду.
Он привел ее в затененный сверкающий зал. Мора ощутила прохладу на своих руках. Он протянул ей меню. Она читала его несколько секунд, а потом резко положила.
— Что-то вас беспокоит?
— Да. Я думаю, что Нью-Йорк великолепен, но я чувствую себя, как человек, пришедший на пир, не надев праздничного наряда. У меня нет долларов, чтобы расплатиться за такую еду.
— Забудьте об этом. Я продал несколько статей в «Сэтэрдей ивнинг пост», и должен избавиться от денег, прежде чем карманы моих брюк лопнут от их тяжести. — Он снял очки. — Кроме того, куда еще я мог отвести женщину, которая носит ярко-зеленое платье и шляпу такого фасона? Джонни захочет знать, что я сделал с вами.
— Вы думаете, Джонни позвонит сегодня вечером?
— Может быть. Но не будем же мы сидеть в ожидании его звонка. Нельзя так проводить первый вечер в Нью-Йорке. Я не думаю, что Джонни одобрил бы это.
— Он долго пробыл в Нью-Йорке? Я имею в виду — с тех пор, как выехал из Лондона?
— Все время, пока не получил известие об отце.
— Он жил на квартире?
— Конечно.
— Марк, скажите мне… что думает Джонни? Что он думает о себе, об Ирэн? Хотел ли он, чтобы я приехала?
— Подождите минутку, ладно? Мне не очень хочется разговаривать на пустой желудок.
Он с аппетитом ел салат из омаров. Потом подождал, пока она закончила есть и положила вилку.
— Не возражаете, если я закурю? — ухмыльнулся он. — Это поможет мне рассортировать все по порядку. Джонни писал вам? — спросил он после того, как зажег сигарету.
Она покачала головой:
— Я послала ему телеграмму, лишь когда стало известно, что я получу место в самолете, и когда эти люди на Парк-Авеню сообщили, что закрепили за мной квартиру. Я послала телеграмму по его питсбургскому адресу. Он ответил также телеграммой, что встретит меня здесь, в Нью-Йорке.
— Ну вот, теперь мы знаем, на каком мы свете.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я стараюсь уточнить, что вы не имеете ни малейшего понятия, о чем думал Джонни с того дня в Лондоне, когда он столь решительно отверг вас.
— Должны ли вы выражать это таким образом?
— А будет ли помягче, если я скажу, что он отказался жениться на вас? Это имеет то же значение.
