Бонни Дж. Перри - Голая суть
— Даже несмотря на то, что она до сих пор носит с собой трубку и табак?
— Т-с-сс! Этот секрет надо любой ценой уберечь от детей. — Она нервно откашлялась. Теперь самое время сказать то, что она собиралась сказать. Извиниться. Она обязана это сделать. — Я, правда, намеревалась посвятить тебя в свой замысел о материале для журнала.
— Неужели? — Он взял следующий снимок, на котором был изображен он, окруженный смеющимися детьми из племени Осаге. — Точно?
— Да.
Он сложил снимки в конверт и закрыл его. Сердце у нее ушло в пятки. На него это не произвело никакого впечатления. Более того, он ничем не дал понять, что разрешает публиковать фотографии, не говоря уже о сопроводительном материале.
— А когда ты намеревалась рассказать мне об этом, Скай?
— Я пыталась сделать это на кухне в Огасте, как только мы вернулись, помнишь? Я думала…
— Да, ты пыталась и, в конце концов, рассказала. Все верно. Но ты планировала все это с самого начала, Скай.
— Я вынуждена была молчать. Ведь если бы я тебе сказала сразу, что одной из причин поездки на пау-вау является подготовка материала для «Голой сути», ты бы трясся со мной на мотоцикле?
Крупные его пальцы перебирали край конверта.
— Вероятно, нет.
— Вероятно? — Она придвинулась поближе, наклонив к нему лицо.
— Хорошо. Если бы ты рассказала мне о своем замысле написать статью, как только мы приехали в Огасту, я бы оставил тебя там и поехал бы на пау-вай один.
Неужели злость его проходит? Он уже не так свирепо вцепился в конверт.
— Но когда мы приехали в лагерь, — потряс он перед нею конвертом, — у тебя была масса возможностей мне рассказать.
Она опустила голову на грудь, с облегчением выслушав его признание. Теперь настало время признаваться ей.
— Получилось так, что когда мы были вместе, я теряла счет времени. А когда я делала записи, тебя рядом не было.
— Очень удобно.
Она вскинула голову.
— Это правда.
Глаза ее остановились на зеркале во всю стену против постели. Сколько раз они сидели на постели, разговаривая, смеясь… занимаясь любовью? Его глаза гипнотически глядели ей прямо в глаза. Она внимательнее стала вглядываться в эти серые глаза. Чудесные, добрые глаза. Она знала, что ничего от них не утаит. С этого момента между ними больше не будет неправды.
— Волк, когда мы вместе были на пау-вау, нас окружали родственники.
У него дернулась бровь.
— Какое-то время мы бывали наедине.
Она пристально и вызывающе поглядела на него, молясь про себя, чтобы он увидел правду в ее взгляде. И еще невысказанную любовь.
— Когда мы бывали наедине…
Бровь задергалась сильнее.
— Да?
— Ты, похоже, ни разу не был склонен к разговорам.
Он рассмеялся.
— Ситуация обрисована верно.
— Значит, ты прочтешь мою статью?
— Я прочту твою статью.
Она встала и направилась к двери, но он вцепился ей в руку и силой задержал ее.
— Ты не собираешься подождать моей реакции? — спросил он.
— Мне нужно сделать одно дело. Ты читай. А я не задержусь больше минуты.
Он вцепился в нее еще крепче.
— Разреши мне сходить в детскую вместе с тобой.
— Нет. Это я обязана сделать сама. — В глубине души она отдавала себе отчет в том, что это будет самым долгим путешествием за всю ее жизнь. Она расправила плечи и сделала первый шаг.
«Иди и не останавливайся», — говорила она себе, пытаясь сосредоточиться на цветах коридорной дорожки: разных оттенках розового, приглушенно-синего с легким оттенком сиреневого. Но ковер сразу же вылетел из головы, как только она подошла к дверям детской. Рука ее дрожала, когда она бралась за медную ручку и отворяла дверь.
Огромный бостонский папоротник все еще стоял в углу комнаты. Заходящее солнце пробивалось через строй берез под окном и пятнами ложилось на беленькую качалку. Даже стоя на другом конце комнаты, она в состоянии была прочесть надпись, вышитую желтыми и синими нитками на подушечке в углу качалки: «Добро пожаловать, маленький!»
Сердце готово было выскочить из груди, когда она увидела стоящих в ряд плюшевых клайдсдэйлов, обступивших скамеечку возле качалки. Волк принес домой первого из них, когда врач позвонил и подтвердил беременность.
Носком она задела край овального коврика и запнулась. Выпрямившись, Скай представила себе улыбающиеся лица детей из рода Волка. Ее детей. Его детей. А теперь их общих детей.
Она храбро улыбнулась и заставила себя поглядеть на белый комод и детскую лампу. У основания лампы все еще стояла карусель из пони. Все было так же, как в тот день, когда она упала на пол, пытаясь повесить кружевные занавески. «Все на месте. Все, за исключением колыбели». Она поглядела на полуоткрытый гардероб и заметила металлический край радиофицированной колыбели.
Он убрал с глаз колыбель не только ради собственного, но и ради ее душевного покоя. И все же, когда он больше всего был ей нужен, он находился со своим племенем в Оклахоме. Он сказал, что их ничто не разлучит, когда они в Огасте занимались любовью. И вдруг слова «Их ничто не разлучит» затронули у нее в сердце струну истины. Неужели отец ей лгал, когда говорил, что будто бы звонил Вулфу и сообщил ему, что она попала в больницу? Если бы Вулф знал об этом, он бы перевернул вверх ногами небо и землю, но очутился бы рядом.
Значит, это отец хотел разрушить их брак. Неужели он зашел до такой степени далеко? В глубине души Скай уже знала ответ.
Она почувствовала, что Волк рядом, прежде, чем успела заговорить.
— Папа так тебе и не позвонил и не сказал про ребенка, верно? — Сердце ее слушало. Трепетно. Ждало.
— Нет, он не звонил.
Тут она зажмурилась и прошептала:
— Почему ты не сказал мне об этом?
— У тебя и так хватало тревоги и боли. Тебе нужен был покой, а не открытая война между мною и твоим отцом.
— Но папа солгал.
— Твой отец предпочел бы, чтобы на его принцессе женился мужчина иного плана.
— Да, но я вышла замуж за принца. За принца из племени Осаге. — Она резко обернулась, чувствуя, как рушится целый мир. На свете существовал один только Волк. Только любовь, которую они открыли вновь на пау-вау. «Это и есть весь твой мир», — пело переполненное надеждой сердце.
Белки его глаз приобрели дымчато-серый оттенок, словно он провел несколько бессонных ночей. Она это только что заметила. Она тоже провела несколько бессонных ночей. Ночей, когда ей бы хотелось, чтобы он лежал рядом и видел сны, крепко держа ее в объятиях.
— Почему только теперь я поняла, что папа солгал?
— Боль. Тебя заполнила боль, Скай.
