Мейвис Чик - Любовник тетушки Маргарет
— Да чушь все это! — Колин поднял свою большую мужскую кружку. — Я только хочу сказать, что ты нашла этого парня по газете, и эту прозу нельзя обратить в поэзию. Конечно, можешь попробовать, — он сделал большой глоток, — но даже, у тебя не получится. То поэзия, а это жизнь.
— У меня все может получиться, Колин, — возразила я, — потому что это моя фантазия. — И уставилась на воду, которая сверкала на солнце так, что даже всей той зловонной гадости, которая плавала на поверхности, не было видно. — Все будет точно так, как я говорю.
— И закончится слезами, — с вызовом заверил он. — Тебе следовало бы несколько осовременить свой литературный багаж. Вспомни Эмму. Она тоже за деревьями леса не видела.
Я рассмеялась и нарочито наивно спросила:
— Ты имеешь в виду новую даму сердца Роджера?
— Я имею в виду эту чертову слепую клушу, героиню Джейн Остен.
— Просто тебе хочется, чтобы я была похожа на тебя и сотни тебе подобных, которые кое-как барахтаются в этой жизни вместо того, чтобы взять судьбу в свои руки и сделать что-нибудь позитивное.
— Эмма Вудхаус, — повторил он. — И как тебе вторая половина?
Закрыв глаза, наслаждаясь солнечным теплом и чувствуя себя гораздо лучше оттого, что не стою больше посреди комнаты Сасси и не ворошу исторический прах, я вдруг вспомнила про Никарагуа. Какой смысл был для Саймона сообщать женщине, что есть в его жизни нечто существенное для его modus operandi, но он обязан держать это в тайне? Разумеется, она могла при этом понимающе кивать, делать вид, что думает только о своей лазанье, но ясно же, что ее не могло не разбирать любопытство. Оно меня и разбирало. Что случилось с его женой? Почему он решил ехать к черту на кулички — как какой-нибудь персонаж Ивлина Во? А на вид такой милый, совершенно обычный мужчина. Что же это могло быть?
Совет Колина состоял в том, чтобы просто не думать об этом и сконцентрироваться на «здесь и сейчас». Если Саймон намеревался так поступать, на то был свой резон. И в том, что он не хотел говорить об этом, — тоже. Я позавидовала простоте, с какой относятся к жизни мужчины. Конечно, Колин был прав, и в конце концов я действительно решила сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас.
— Кстати, как у вас со «здесь и сейчас»? — Он подмигнул мне, не переставая жевать рогалике сыром. Я призналась, что мы решили отложить это до поры, когда окажемся в более романтической декорации, чтобы в первый, раз все прошло наилучшим образом. Он перестал жевать и посмотрел на меня с изумлением: — Между вами что же, ничего не было?
— Только в романтическом смысле, — уточнила я. — В отношениях между двумя зрелыми людьми это вполне нормально. Вот если валяешь дурака с хихикающими девицами, которые на пятнадцать лет моложе тебя, тогда дело другое. — Перегнувшись через стол, я посмотрела приятелю прямо в глаза. — Почему бы тебе не найти кого-нибудь ближе себе по возрасту? Ты бы получил удовольствие. Мог бы дать объявление. Это способно изменить жизнь…
Колин вытаращился на меня:
— Нет уж, спасибо. Мне и так хорошо.
— Ох, Колин, подозреваю, что тебе презервативы понадобятся даже в девяносто лет, — скорбно заметила я.
— Очень на это надеюсь. — Он расхохотался. — И никакая Эмма Вудхаус меня не остановит.
Вернувшись домой, я написала Джилл. Поскольку врать мне не хотелось, письмо получилось исключительно сдержанным. «В моей жизни появился новый мужчина, которого я собираюсь привезти с собой. Надеюсь, что тебе будет приятно с ним познакомиться». Потом, разобрав свою несоблазнительную постель, я улеглась и с самодовольной улыбкой стала смотреть телевизор. Приятно было осознавать, что где-то там есть мой мужчина, пусть он мой всего лишь на время. А Колин со своими девицами просто смешон. Эмма Вудхаус… Удивительно, что он и роман-то читал.
Глава 21
Жаль, но Джудит и папа решили расстаться — правда, по-хорошему. Она собрала свои вещи. Интересно, что между ними произошло? Джудит говорит, что он никогда не позволял ей по-настоящему к себе приблизиться. Когда я задала этот вопрос папе, он улыбнулся и сказал только: жизнь идет своим чередом. Кажется, на его работе их разрыв никак не отразился. На ней, похоже, вообще ничто не отражается. Ладно, мне пора, урок начинается.
* * * * * * *
Держа в руке письмо, Джилл стояла у окна. Утреннее солнце слепило ей глаза. Дэвид, просунув голову в дверь, сказал, что уходит. Вернется к семи. Напомнил, что надо сменить масло в машине. Она услышала, как хлопнула входная дверь, потом увидела в окно, как муж прошел по аллее, не без труда на сильном ветру открыл дверцу автомобиля, сел, закрыл дверь и завел мотор. Наконец отъехал. Она обвела взглядом поля, молодые побеги, прибитые инеем и сверкающие под ярким холодным солнцем. Поднимающаяся в гору за их владениями овечья тропа была прочерчена так четко, словно выхвачена из темноты прожектором. «Днем можно пойти погулять», — сказала Джилл себе, положила письмо на стол и почесала тыльную сторону ладони, которая на самом деле вовсе не чесалась. Снова посмотрела в окно и поежилась: несмотря на май, все еще холодно. Надо предупредить Маргарет, чтобы не забыла взять свои теплые вещи, подумала она, и его тоже. Набрала номер подруги, но тут же положила трубку. Нет, пока ей не хотелось разговаривать с Маргарет. Она должна была привыкнуть. Тон письма невольно выдавал с трудом сдерживаемое восторженное волнение — будто оно написано человеком, который мог бы сказать гораздо больше, но не смеет. И сама содержащаяся в нем информация одновременно и сдержанна, и откровенна. «Я познакомилась с ним совсем недавно, — писала Маргарет, — и полагаю, что он Удачная Находка. Думаю, тебе понравится. И Дэвиду тоже. Да, забыла сказать: мы спим вместе! Это просто чтобы избавить тебя от необходимости задавать вопрос. Я подумала было, не поставлю ли я тебя в неловкое положение, но это было бы нечестно по отношению к нему. Ну, старый ты мой романтик, что скажешь? Надеюсь, его ты наконец одобришь. По сравнению с ним Роджер — то, что выделяется из водопроводного крана, когда стирается прокладка…»
Застегивая молнию на куртке и надевая резиновые сапоги, Джилл размышляла над этой странной последней фразой. Ей не хотелось выходить сегодня из дому, совсем не хотелось, но подвигаться полезно, это всегда помогает думать и, может быть, поможет примириться. «О боги, — задумалась она, шагая через поле туда, где трудились ее работники, — с чем я должна примириться? Это ведь моя подруга, подруга, которая всегда была одинока, придавлена, которая всегда жертвовала собой и чего-то боялась. И вот наконец в ее жизни появилось нечто волнующее. Так почему же мне надо заставлять себя с этим примириться? Я должна радоваться. Просто это оказалось слишком неожиданно, вот и все… Какими чистыми вылезают из земли эти морковные ростки!» Низко склонясь и двигаясь вдоль грядки, тихо разговаривая сама с собой и испытывая облегчение от работы, Джилл изо всех сил старалась выбросить из головы мысли об одиночестве, самопожертвовании и придавленности…
