Светлана Нарватова - Искусство управлять людьми (СИ)
— Ты как? — поинтересовалась хозяйка, накладывая ужин.
— Пациент скорее жив, чем мертв, — вымученно улыбнулся тот. Разумеется, нагрузку за время отсутствия с него никто не снимал. Маша перехватила несколько дисциплин, те, которые не совпадали с ее расписанием и были знакомы. Однако львиную долю он вычитывал авансом сам, в авральном режиме. В том числе заочников. — Может, всё же поедешь?
— Как ты себе это представляешь? Выезжать в воскресенье. Сегодня пятница. Когда я буду оформлять командировку?
— Напишешь заявление на отпуск за свой счет.
— Валер, не выдумывай. Что я там, в купальнике помпонами буду махать? В любом случае, такие вещи в последний момент не решаются. Нам следовало подумать об этом заранее.
— Ну, да, — хмыкнул он. — Ты же не любишь изменений в планах.
По лицу Залесского было видно, что он хочет сказать что-то еще, но сдерживается. Дзинькнула микроволновка, возвещая о готовности. Горячая тарелка перекочевала на стол.
Валера подошел к раковине, вымыл руки, вернулся за стол и приступил к еде. В его позе сквозила какая-то изможденность.
— Ты мне голову помассируешь? — попросил он. — В висках как две дрели.
— Не вопрос.
Сытый и разомлевший от ласки, через полчаса Валера вырубился на постели. Однако когда Маша проснулась ночью, он был раздет и прижимал ее к себе.
После дискуссии на форуме Андрей нуждался в источнике положительных эмоций. И по совершенно непонятной причине ему показалось, что этим источником может стать Черная Герцогиня. Не иначе как моча в голову стукнула. Хотя внутренний голос всё же настаивал на другой биологической жидкости, и даже место ее бурления конкретизировал.
Каковы бы ни были побуждающие мотивы, Вереин отправился в универ. И практически сразу наткнулся на Марию Петровну. Нынче вид у Марии Петровны был отнюдь не герцогский, а как у нашкодившего щенка. Она стояла рядом с высокой, ухоженной женщиной, в чертах которой без труда угадывалось родство с Горской. Мать, понял Вереин. Ему припомнился разговор с Игорьком в самом начале их знакомства — тот, кажется, называл высокую должность родительницы. Вроде, проректор. Дама красивая, даже в своем возрасте хорошо за сорок, это Андрей как мужик отметил. Но красота ее была какая-то ледяная. Снежная королева, из тех, кто коня на скаку заморозит. Было заметно, что она не ругала Машу — нет, это был обычный разговор. Рядовое отеческое — точнее, материнское — наставление на путь истинный. Но хвост девушки был надежно поджат.
И впервые Андрей задумался о том, а куда он вообще лезет со своим свиным рылом? Рады ли ему в калашном ряду? Он молча развернулся — после «общения по-родственному» Маша добрыми эмоциями не лучилась. Снова попадать ей под горячую руку не хотелось.
И Вереин побрел общаться с другим проректором, своим знакомым. Седой мужик с усами как у Сталина, Владислав Петрович, проректор по экономике, первым делом предложил выпить кофейку. Вторым поинтересовался, всё ли у Андрея хорошо? Нет ли каких-то проблем? А третьим, в ответ на просьбу, рассказал о родителях Горской. И чем красочней было повествование, тем понятнее становилась суть ироничного вопроса Егорова про срочную защиту диссертации. Мать — доктор наук, потомственный филолог; отец — член-корреспондент Академии наук. Пусть Маша производила впечатление нашкодившего щенка, но от рождения была призовой породистой сукой. Не ко двору он здесь, дворовый пес. Где ему, кобелю шелудивому без рода, без племени, на нее громоздиться?
В качестве терапии реальностью Андрей вернулся на фирму. Нужно было довести до ума предновогодние акции. Мысли периодически скатывались всё к тому же предмету. Кто он рядом с Горской? Раньше он был Мегадроном. Звезда практически всероссийского уровня, улыбавшаяся с экрана телевизора. А теперь? Рядовой предприниматель сомнительного уровня. Студент-заочник. Сам он никто, и фамилиё у него никак.
Под знаменем трудовых будней прошли пятница и суббота. Вереин собственным героическим примером вдохновлял сотрудников на стахановский труд. Те вдохновлялись без особого восторга. По мере сил. В воскресенье народ взвыл, и Андрею тонко намекнули, что пора бы и отдохнуть. Нервы восстановить. Всем. А то работники от чувства глубокого удовлетворения уже сидеть не в состоянии. Не мог бы уважаемый господин руководитель реализовать свою творческую потенцию где-нибудь в другом месте? Хотя бы в воскресенье.
Вереин был вынужден признать, что фонтан имеет-таки право на отдых, влез в машину, завел мотор на прогрев и включил радио — время убить. Звуки до оскомины знакомого хита всех времен и народов неожиданно легли на сердце.
«Свет, озарил мою больную душу.
Нет, твой покой я страстью не нарушу.
Бред, полночный бред терзает сердце мне опять
О, Эсмеральда, я посмел тебя желать»
Хрипловатый голос пробирал до костей, цепляя за живое. И зачем он связался с этой чертовой Герцогиней?! Жил бы себе спокойно, потрахивал очередную верочку… Так нет, его на «голубую кровь» потянуло. Экзотики захотелось. От мысли об «экзотике» защемило под грудиной.
«Рай, обещают рай твои объятья.
Дай мне надежду, о, моё проклятье,
Знай: греховных мыслей мне сладка слепая власть.
Безумец, прежде я не знал, что значит страсть»
В голове вспыхнули воспоминания о том, как он впервые увидел Горскую, идущую по проходу между партами. Как цапался с нею на парах. Как нес ее на руках, прыгая по покрышкам. Как лежал на Маше, касаясь губами ее беззащитной шеи. И непрошенная эрекция стала ему ответом на вопрос, ко двору ли он пришелся. Ответом было: «А какая разница?» Он ее хотел, а всё остальное значения не имеет.
«И днём и ночью лишь она передо мной,
И не Мадонне я молюсь, а ей одной.
Стой, не покидай меня безумная мечта.
В раба мужчину превращает красота.
И после смерти мне не обрести покой.
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой».
За ночь с тобой…
Ну. Уж. Нет.
Вереин решительно переключил тюнер на другую волну, где разливался бодренький латиноамериканский мотивчик. Мы — не рабы. Рабы — не мы. Автомобиль тронулся с места. Адрес Горской известен. Дело за вином и тортиком.
Поднимаясь на четвертый этаж типовой кирпичной пятиэтажки, Андрей поймал себя на том, что волнуется. Как пацан, ей-богу. Он скользнул рукой под куртку, в задний карман джинсов, проверить, не потерялся ли заветный квадратик. Убедившись в собственной дееспособности, он преодолел последний лестничный пролет и решительно нажал звонок. В квартире раздались шаги, и у него — очень к месту — мелькнула мысль, что Горская может жить с родителями. Или со своим экономистом. Насладиться букетом вспыхнувших эмоций он не успел — дверь приоткрылась.
