Иосиф Гольман - Не бойся, я рядом
– И стихи мне ваши понравились, – вдруг сказал он.
«Откуда вы их взяли?» – чуть не спросил Парамонов. Но вовремя сообразил, что источник мог быть только один.
Ольга и передала.
Они же встречались.
Ольга потом, после их встречи, обняла Парамонова, погладила его по голове и сказала: «Как же тебе было плохо, Олежка!» Что ж он ей такого ужасного рассказал, что девушку так проняло?
Вот Ольга стихи и передала.
– Стихи, они же диагноз? – усмехнулся Парамонов.
– Есть немного, – согласился доктор. – Но главное, что они имеют отношение к литературе. А не только к расстройству эмоциональной сферы.
– Спасибо, – поблагодарил Олег. И сделал то, что раньше делать не собирался.
– Я тут вам еще один рассказик принес, – сказал он, передавая врачу сложенные листы. – Юмористический.
– Юмористический – это хорошо, – обрадовался Лазман. – Как называется?
– «Депрессия», – ухмыльнулся Парамонов. – Как же еще.
– Понятно, – вздохнул Лазман. – Прочту обязательно. Спасибо.
Они вышли из корпуса на освещенный солнцем двор. Зелени было столько, что, если б не решетки на окнах и не высоченные стены, ни за что не угадаешь в этом учреждении «психушку».
Больных на улице осталось гораздо меньше.
Вообще практически не осталось.
Лишь на скамейке недалеко от входа сидел все тот же пожилой мужчина, с которым доктор тепло поздоровался по дороге в корпус.
– Вы еще гуляете, Владимир Павлович? – спросил Лазман.
– А куда мне торопиться? – благожелательно ответил тот.
– Вот, – пожаловался Олегу при пациенте доктор. – Абсолютно здоровый человек, а выписываться не хочет. Так, Владимир Павлович?
– Так, Марк Вениаминович, – согласился мужчина.
– Как это? – опешил Парамонов. – Вы добровольно вместо выписки сидите в дурдоме?
Сказал и прикусил язык.
«Дурдом» – нелучшее слово при больном.
Даже при двух больных, считая Парамонова.
– А где вы видите дурдом? – добродушно улыбнулся Владимир Павлович. Он, похоже, вообще не умел злиться или гневаться. – Здесь не дурдом. Здесь умные и добрые люди. Здесь замечательная библиотека, книжки из которой читают. Здесь есть с кем интеллектуально общаться. И никто не хочет тебя подставить или разорить.
Это там, молодой человек, дурдом! – мужчина показал рукой на проходную. – За стеной! А здесь – нет!
Они попрощались с успокоившимся Владимиром Павловичем и направились к проходной. По дороге Парамонов так и не осмелился более ничего спрашивать о встреченном незнакомце.
Уже выйдя с территории больницы, он вспомнил сегодняшнюю даму из трамвая.
Потом, по какой-то неведомой ассоциации – безумствующих брокеров на бирже.
Молодежь, танцующую на слепящих глаза и глушащих уши дискотеках.
Знакомых бизнесменов, променявших все – здоровье, семью, талант – на условные во всех смыслах единицы.
Ну и где дурдом?
Нет, это определенно стоило дальнейшего обдумывания.
Юмористический рассказ «Депрессия», подаренный Олегом Сергеевичем Парамоновым Марку Вениаминовичу Лазману
Депрессия
Юмористический рассказ
Доктор Гэмбл Проктор посмотрел в зеркало. Что ожидал, то и увидел – сорок шесть лет, половина – здесь, в Центре борьбы с депрессиями.
Что ж, пора начинать прием.
Сестра Данон ввела первого пациента.
– Коммерсант, – зашептала сестра. – Депрессивная фаза. Сегодня утром сиганул из окна офиса. К счастью, перепутал и выпрыгнул не вниз, а вверх.
– Повезло, – понимающе кивнул Гэмбл. – А как поймали?
– Повезло, – согласилась сестра. – Зацепился подтяжками за пролетавший мимо «Шаттл».
– Ну и в чем дело, дорогой? – обратился доктор к пациенту.
– Ушла жена, – вяло ответил тот. И безо всякой связи спросил: – Где деньги?
– Сейчас объясню, – улыбнулся доктор, давая несчастному горстку таблеток фексоры (рег. № 321-6/28). – Жена вернется. С деньгами.
– Спасибо, доктор, – расцвел пациент.
– Не за что, – дружелюбно ответил Проктор, оттаскивая коммерсанта от окна к двери. – Следующий!
Следующим был бомжеватый афроамериканец из Чикаго. Сестра Данон попыталась было что-то сказать, но негр – а афроамериканец оказался именно им – мгновенно запихнул ей в рот диванную подушку.
– Понимаешь, док, – забасил он. – Есть у меня друган. Кореш на все сто. Платоном звали. За «Клинским» мне бегал. Хорошо?
– Хорошо, – согласился доктор.
– А ничего хорошего! – неожиданно вызверился негр. – Эта скотина вдруг заявила, что он теперь спартанский стоик! И хоть пополам его пили, звука не услышишь.
– И вы попробовали… – догадался опытный психиатр.
– А куда ж деваться? – вздохнул афроамериканец. – Платон мне друг, но истина дороже. Бензопила «Блэк энд Деккер». На четыре части.
– И что Платон? – полюбопытствовал доктор. – Так ничего и не сказал?
– Если бы… – как сломался негр. Он подошел к Гэмблу поближе и, сдерживая рыдания, что-то прошептал ему на ухо.
– О господи! – ужаснулся видавший виды врач. Он погладил афроамериканца по курчавой голове и левой рукой достал из ящика пакетик пасекилы (рег. № 738-9/64). Правой же ловко выдернул изо рта сестры Данон диванную подушку.
– И кто теперь пойдет за «Клинским»? – заныл было курчавый, но, влекомый мощной дланью сестры, был вынужден покинуть место своего чудесного исцеления.
…И так весь день.
К вечеру, запихнув в рот диванную подушку – ей таки понравилось – ушла домой сестра Данон.
Доктор остался в одиночестве.
В окно с высоты птичьего полета сам себя высвечивал мегаполис. Из репродуктора на плохом английском пела Катя Лель, прибывшая в Штаты по культурному обмену. Ее обменяли на Оззи Осборна, который наконец-то, с двенадцатой попытки, прошел отборочные туры на «Фабрику звезд» к Филиппу Киркорову.
Было грустно.
Доктор произнес несколько антидепрессивных заклинаний.
Стало еще грустней.
Взяв себя в руки, он сумел облечь в вербальную форму причины наступающей депрессивной фазы.
