Светлана Демидова - Свидание в неоновых сумерках
– Дима… – проговорила вдруг Татьяна, которая до этого момента никак не могла вспомнить, где она раньше видела главу фирмы «Муж на час». – Почему же вдруг Дима… Вы… Вы Вадик?
Сима резко вскинула тонкие бровки над расширившимися библейскими глазами, а Ирина, растерянно улыбнувшись, проронила:
– Вадик? Что еще за глупости, Таня? Он Дима. Дмитрий Борисович Кочерьянц. Так и в визитках написано. Вы посмотрите!
Татьяна уже пожалела о том, что у нее вырвалось это имя при Ирине, но дело уже было сделано. Конечно же, этот Дима никакой не Дима, а самый настоящий Вадик, который развлекал ее в кафе «Лакомка» бредятиной об урагане в Пакистане! Она тогда уже отметила крутой подбородок мачо, который резко диссонировал с горбом капюшона на спине, болоньевым мешком в снежинки и с короткими брюками. Видимо, подумав об одном и том же, они с Симой одновременно посмотрели под стол на ноги Кочерьянца. Из-под черных джинсов торчали ноги в хорошо натянутых тонких, черных же, носках и в модных узконосых ботинках.
– Я так и знала, что ты все преувеличила! – прошипела Татьяне в ухо Сима. – Они никакие не куриные!
– Тогда были куриные! – не сдалась Татьяна и обратилась к Кочерьянцу: – Разве вы меня не помните? Я та самая Татьяна Громова, которую вы примерно месяц назад угощали пирожками с зеленым луком в кафе «Лакомка» на Садовой.
– Что ты говоришь, Таня?! – ужаснулась Гришмановская. – Ясно же, что ты обозналась! Дима никогда не стал бы тебя кормить такой дрянью, когда в двух шагах есть ресторан. Правда, Дима?
– Конечно же, ты обозналась, Танька! – заявила Сима, не позволив Диме раскрыть рта. – Дмитрий Борисыч сказал же, что Римма Васильевна всего лишь его родственница. А у той родственницы как раз и есть сын Вадик. Вы, наверно, с ним двоюродные братья?! Ведь правда? – Она очень выразительно дернула плечом в сторону Ирины, подмигнула Кочерьянцу и, очень четко артикулируя, добавила: – Потому вы так и похожи! Двоюродные братья вообще имеют манеру быть похожими друг на друга!
Для надежности Сима еще раз пнула под столом ногу Татьяны, недвусмысленно призывая подругу заткнуться.
Татьяна поперхнулась очередным доводом в пользу Вадика, закашлялась, а потом задушенно признала свое поражение:
– Да… Скорее всего, я что-то перепутала… – и, желая спасти положение, предложила: – Знаете, что? Давайте тогда пить чай! Мы такие пирожные купили! Умереть – не встать! Набор называется «Лебединое озеро»!
Все радостно засуетились, несмотря на то что праздничная нарезка, рыбка, грибочки и оливки были почти нетронуты. Ирина полезла в шкаф за гостевыми чашками, Симона отправилась на кухню за пирожными, а Татьяна бросилась вслед за ней, чтобы поставить чайник. В кухне Сима, сделав подруге страшные глаза, сказала:
– И чего тебя понесло с этим Вадиком? Ты же в гостях! Ирка прямо с лица спала.
– Но это же точно Вадик, – шепнула в ухо Симе Татьяна, – только переодетый! Прямо как в водевиле!
– Я тебе верю, Танька, но, похоже, Гришмановская в него здорово втрескалась, а потому лучше бы ей не знать ни о каких его куриных ногах!
– Сима! А если он прохвост и брачный аферист? Ирку же жалко!
– Таня! Он ведь выдал нам по визитке! И от фамилии Кочерьянц не отпирается! И этот… наш горе-плиточник его признал!
– Может, они одна шайка-лейка! Этот Юрий Степанович, вместо того чтобы новую плитку положить, нам только попортил старую, положенную трудолюбивыми руками Марка!
– В этом, конечно, ты права! Я сама говорила, что не нравятся мне их «прочие» услуги. Но этот… как его… маленький такой… юркий… Новичков – он ведь был настоящим! Кран починил в лучшем виде. Больше не течет.
– Знаешь, Сима, кран, наверно, каждый дурак починить может. Он, Новичков этот, может быть, у них за разведчика-наводчика. Пока кран чинил, увидел, что у меня брать нечего, – они и отвалили. И даже Архипова своего от нашей плитки сумели оторвать, чтобы мы не убедились, что он ее вообще класть не умеет!
– Ну уж если Рудельсон сумел ее положить… – засомневалась Сима, а потом, покачав головой, заметила: – Хотя, конечно, рациональное зерно в твоих рассуждениях есть.
– Девчонки, что же вы не идете? – На кухню выскочила Гришмановская и, стараясь не встречаться глазами с Татьяной, прихватила как раз вскипевший чайник. – Пошли!
Женщины вернулись в комнату, чинно уселись на свои места, но разговор никак не клеился. Пока Ирина разливала чай, Сима несколько раз хотела сказать что-нибудь для разрядки обстановки, но никак не могла сообразить, что.
– Ну хорошо, – стукнул по столу ребром ладони Кочерьянц. – Я Вадик! Да! Вы правы!
Бедная Ирина вздрогнула и уронила на пол тонкую прозрачную чашку Дулевского фарфорового завода. Чашка разбилась вдребезги, а глава бюро добрых услуг продолжил:
– Вернее, я Вадим. А Вадим имеет право называться и Вадиком, и Димой. Вадиком меня всю жизнь звала мама. Да-да! – Он посмотрел на Симу. – Та самая Римма Васильевна Кочерьянц, приятельница вашей мамы. Я всю жизнь ненавидел это имя маменькиного сынка, сосунка, гогочки! Сам я всегда всем представлялся Димой, назло ей: и в школе, и в институте, и на работе! Как только появилась возможность, я и в паспорте поменял Вадима на Дмитрия! Не вижу тут ничего предосудительного!
– Но… кажется, Римма Васильевна говорила, что вы… кажется, бухгалтер или кто-то в этом роде, – промямлила Сима.
– Ага! «Бухгалтер, милый мой бухгалтер!» – пропел Кочерьянц. – Это дело я знаю. Учился на экономиста. Но если бы я сказал маме название своей фирмы, она тут же коньки отбросила бы. Пусть уж лучше думает, что я бухгалтер.
– Вадик… Вернее, Дима, – вступила в разговор Татьяна, – а к чему был тот маскарад: курточка «прощай, молодость», буратинья шапочка, брюки по колена?
– Я ненавижу все, что навязывает мне моя мамочка! И баб ее тоже ненавижу! – выпалил Дима и осекся, виновато глядя на Татьяну. – Вас конкретно я не имею в виду, вы же понимаете…
Она торопливо кивнула, а Кочерьянц продолжил:
– Я специально так одеваюсь, чтобы они сразу отваливали! Вернее, когда я с мамой, то всегда так одеваюсь… Вернее, не всегда, а раньше… Впрочем, вам этого не понять…
– И про ураган специально плели?
– Естественно! Какой дуре еще раз захочется такую лабуду слушать?
– А не проще бы…
– Не проще! – перебил ее Кочерьянц. Он вскочил со стула и нервно забегал по комнате. – Сначала было не проще! Вы не знаете мою мамашу! Это же бульдозер! Танк! Бронетранспортер! Проехала по моей жизни, все расплющив и раздавив! Не мог я ей противостоять! Никак! Характера не хватало! Все детство и юность провел под ее гусеницами! Теперь, конечно, могу! Но мне, во-первых, доставляет удовольствие водить ее за нос, во-вторых, в этих переодеваниях есть определенный кураж, а в-третьих, мать уже стара и больна. Боюсь, не переживет, если узнает, как на самом деле изменилась моя жизнь. И есть даже в-четвертых… – Дмитрий Борисович приостановил свой одинокий бег по комнате Ирины и оглядел присутствующих в ней дам, будто проверяя, поймут ли они его, и все же решился сказать: – А в-четвертых, мне кажется, она уже кое-что подозревает, но по-настоящему ничего знать не хочет.
