Светлана Демидова - Отдай мне мужа!
– Первый. Как быть с оплатой ваших услуг по этому делу? Я предупреждал, что у меня не особо много денег, по крайней мере, на данный момент.
– Помню. Я подожду, пока вы разбогатеете.
– А если со мной этого так и не случится?
Слесаренко скупо улыбнулся и ответил:
– Тогда буду считать, что я… как там сейчас говорят… А-а-а! Вот! Буду считать, что я… лоханулся!
– А если серьезно?
– А если серьезно, то считайте, что я отработал свой просчет с Анной Полозовой и те деньги, что переплатила мне Ева Константиновна.
– То есть вы не станете… – начал я, но адвокат меня перебил:
– Совершенно верно! Я не стану помогать вам засовывать ее обратно в следственный изолятор и далее даже несмотря на то, что налицо новое преступление. Мне моя репутация дороже! Я сделал все, чтобы Полозову освободили, и негоже мне идти на попятный. Далее вам придется справляться самому. Это понятно?
– Вполне.
– Вы сказали, что у вас несколько вопросов ко мне. Слушаю следующий.
– Вы уже ответили на тот вопрос, который я хотел задать.
– Тогда идем в клинику?
– Конечно.
Седовласый, но очень энергичный врач в голубом халате провел меня по коридору. Мы миновали несколько дверей, запертых на кодовые замки. Я подумал, что заведение похоже на тюрьму, но, разумеется, ничего не сказал. Главное, чтобы нас с Евой выпустили отсюда.
Палата Евы находилась в самом тупике длинного коридора и была последней. На ее дверях тоже имелся кодовый замок. Врач долго нажимал кнопки, очевидно, код был сложным. Когда дверь отворилась, моему взору предстало небольшое помещение, очень чистое, с задернутыми плотными шторами и освещенное неярким ночником в виде шара, такого же голубого цвета, как врачебный халат. На высокой кровати с закрытыми глазами лежала Ева. Ее лицо было чрезвычайно бледным, и она живо напомнила мне сказочную мертвую царевну.
– Она спит? – испуганно спросил я, уже прикидывая, как понесу ее к машине длиннющим коридором. Это только в сказках всяческие царевны ничего не весят. Хотя… В клинике наверняка есть каталки.
– Нет, дремлет, – ответил врач, тронул Еву за руку и позвал по имени.
Веки женщины дрогнули и открылись, но глаза смотрели на врача абсолютно бессмысленно.
– Она сможет идти? – опять спросил я.
– Сможет, но вам придется ее поддерживать. Она несколько заторможена из-за медицинских препаратов.
– И как долго она будет находиться в таком заторможенном состоянии?
– Дня два точно. К концу второго дня она должна прийти в себя.
Я огляделся в поисках какой-нибудь сумки и спросил:
– А где ее вещи? Я же должен их забрать.
– Она поступила к нам без вещей. В тумбочке предметы личной гигиены и… кажется, фрукты. Можете все забрать.
Врач повернулся ко мне спиной, собираясь уходить, и мне пришлось задержать его за рукав.
– Подождите! Ева Константиновна ведь в ночной рубашке. Она же была во что-то одета.
– Да-да! Конечно! Я сейчас пришлю вам медсестру, она поможет пациентке одеться. Думаю, она может помочь вам довести даму до машины. Вы ведь на машине?
Я кивнул и сел на краешек стула в отдалении от кровати. Мне почему-то стало страшно.
Через несколько минут в палату зашла медсестра, молодая, длинноногая и грудастая, в таком коротком халатике, будто собиралась не пациентку одевать, а заниматься со мной эротическими ролевыми играми.
– Я подожду в коридоре? – предложил я, старательно отводя глаза от вздымающейся груди медсестры.
– У нас это не положено, – ответила она. – Вы можете пока просто отвернуться.
Когда Ева была готова, мы вместе с медсестрой повели ее тем же длинным коридором к выходу. Госпожа Панкина передвигалась с трудом. Она все время заваливалась на медсестру, халат которой задирался еще выше. Я подумал, что на месте главврача запретил бы подобную спецодежду, сам устыдился своих мыслей и дальше уже вел Еву совершенно бездумно, весь отдавшись процессу.
В машине Ева Константиновна заснула. Мне стоило большого труда разбудить ее. Конечно, я сумел бы поднять ее на руки и донести до квартиры, но, во-первых, тогда некому было бы закрыть машину, а во-вторых, мне не хотелось, чтобы глазеющие в окна старушки потом о нас сплетничали. Хотя… пусть бы сплетничали… Но Ева проснулась, и мы без особых приключений добрались до квартиры. Я радовался тому, что сегодня вечер пятницы и впереди два дня для того, чтобы Ева пришла в полное сознание и мы смогли бы с ней обсудить создавшееся положение.
Эти два дня были очень непросты. Есть Ева отказывалась категорически, только пила. Хорошо еще, что до туалета с моей помощью добраться могла. В эти минуты наших медленных маленьких путешествий по квартире она напряженно вглядывалась в меня, похоже, пытаясь вспомнить, кто я такой, но память не желала повиноваться и подсказывать. Поздним вечером в воскресенье она вдруг посмотрела на меня наконец осмысленно и сказала:
– Опять вы? Почему? Где я?
Я начал рассказывать, стараясь щадить ее самолюбие, но получалось плохо.
Когда я закончил, Ева глухо произнесла:
– Я отдам ей все… – и уткнулась лицом в подушку.
Я ждал, что плечи ее начнут вздрагивать и она впадет в истерику, но ничего такого не произошло. Она просто лежала ничком, как тогда. Господи, когда ж я перестану это вспоминать?
Неожиданно Ева Константиновна развернулась ко мне с совершенно сухими глазами, села на постели и сказала:
– Только прошу вас, помогите мне найти жилье. Может, комнату снять… Я совсем в этом ничего не понимаю… где, что… как надо действовать…
– О чем вы? У вас все есть! Надо просто выкурить из квартиры эту стерву!
– Судя по всему, Аня все равно не даст мне покоя. Ей нужно оставить меня ни с чем. Наверно, только тогда ее душа успокоится. Понимаете, она не виновата, что…
– Бросьте! – прервал ее я. – Мне ваш адвокат Слесаренко рассказал трогательную историю несчастной жизни Анны Полозовой. Она вовсе не была выброшена в какое-то гетто! Возможно, она и получила от отца чуть меньше, чем вы, но она не побиралась по помойкам, не стояла с протянутой рукой на паперти. Она просто ненавидит вас из зависти.
– Вы упрощаете!
– А вы усложняете! Похоже, вам нравится роль жертвы!
Ева уронила лицо в ладони. Я опять ждал рыданий, но она с собой снова справилась.
– Не то чтобы нравится… – задумчиво начала она. – Видите ли, я многое переосмыслила с тех пор… как Германа не стало… Анна права в том, что я вообще ни о ком, кроме себя, не думала до тех пор, пока вдруг не поняла, что мой муж мне изменяет. Понимаете, важно было даже не то, с кем изменяет, а то, что он – мой муж, изменяет мне! Мне! Я не могла в это поверить! До того, как это произошло, мне казалось, что земля вертится вокруг меня. У меня все получалось так, как я хочу, я имела все, все, что хочу. Те люди, которые были рядом со мной, делали то, что я хочу. Это, знаете ли, развращает…
