Маша Царева - Замуж за «аристократа»
– Да никому я не скажу, – подбодрила я ее.
– Ну ладно. – Она остановилась и, понизив голос, сказала: – Александр Дашкевич.
Я замерла. Наверное, в тот момент у меня был такой глупый и растерянный вид! Но Ира ничуть не удивилась, наоборот, она, кажется, была довольна произведенным эффектом. Она же не знала, что я тоже знакома с Сашей.
– Да ну? – Я наконец нашла в себе силы раскрыть рот.
– Вот тебе и ну. – Администраторша даже разрумянилась от удовольствия. – У меня роман с ним был, понятно?
– Что?!
Я уставилась на нее во все глаза. У нее?! Роман?! С Сашей?! У нее, у такой обычной, если не сказать невзрачной?
– Что слышала, – довольно ухмыльнулась Ира. – Да я и сама долго поверить не могла, когда он начал за мною ухаживать.
– Он за тобой ухаживал?
– Еще бы! – Она мечтательно вздохнула и сняла очки. Без очков ее лицо смотрелось куда милее. – Я с его киногруппой в Ялту ездила на неделю.
– На целую неделю? – ревниво выдохнула я.
– Ну да. Знаешь, какие букеты он мне дарил? Я еще все спектакли его пересмотрела. В самом первом ряду.
Мне стало душно, а на спине под платьем выступила испарина. «Если испачкаю потом платье, Людка меня убьет», – безразлично подумала я. Вот как. Значит, ее, невзрачную эту Иру, он водил в театр и дарил ей цветы. Даже к морю свозил, как в романтическом фильме. А для меня пожалел одного-единственного телефонного звонка. Что же в ней такое особенное? Что?
– А потом? – почти шепотом спросила я.
– Что потом?
– Ну вы с ним… с Александром… И сейчас встречаетесь, да?
– Если бы, – хохотнула она, – потом он исчез.
– Куда?
– А куда исчезают мужики? – Ира вздохнула. – Бабу другую нашел, куда же еще. Да я с самого начала знала, что он бабник. С ним пол-«Мосфильма»… сама понимаешь. Говорят, ему это нужно как воздух. Ни к одной бабе дважды не возвращается.
«А вот это ерунда, – подумала я. – Для меня ему придется сделать исключение. Будут у меня и цветы, и театры, и моря. Надо только набраться терпения». Это было странным, но рассказ невзрачной Иры меня только приободрил.
Более того – в ту самую минуту, молча шагая вслед за нею по мосфильмовским коридорам, я приняла твердое решение – во что бы то ни стало заполучить Дашкевича обратно. Где бы он ни был, я его найду. Из-под земли достану. Что бы мне ни пришлось ради этого сделать.
…Кинорежиссер Федор Мордашкин смотрел на меня с насмешливым любопытством. В тот день на нем были умопомрачительные штаны – красные бархатные; со спины он сильно смахивал на мультипликационного поросенка.
– Значит, это вы… Любительница физики, Самойлова и Александра Дашкевича. Неплохо, неплохо…
Я стояла в середине комнаты, а он ходил вокруг меня, словно я была произведением искусства, а он – строгим экспертом, пытающимся определить мою подлинность.
Наконец он вынес вердикт:
– Что ж, вполне, вполне… Странно только, что я не заметил вас на том приеме в Доме кино. – Он подумал, а затем добавил: – С другой стороны, не так уж это и странно. Я выпил полтора литра водки. Знаешь ли ты, что такое полтора литра водки, дитя мое?
– Догадываюсь, – промямлила я.
– Дай бог, чтобы ты не узнала наверняка, – он усмехнулся и потрепал меня по щеке. Я инстинктивно отпрянула, почему-то это его развеселило. – Не волнуйся, я не собираюсь насиловать тебя на полу своего кабинета. Сама понимаешь, я был бы не прочь. Но боюсь, это нанесет тебе неизлечимую душевную травму.
Честно говоря, я уже успела пожалеть о том, что пришла к нему. Тогда я еще не знала, что Федор Мордашкин постоянно ставит окружающих в неловкое положение – это для него что-то вроде хобби. Вообще его поведение и манеры резко контрастировали с его внешним обликом. Выглядел он этаким толстячком-добрячком. Немного нелепый, с высоким голосом и растерянными голубыми глазами за стеклами очков. Да и фамилия его какая-то несерьезная, словно плюшевая… Однако кинорежиссер Федор Иванович Мордашкин был тот еще стервец.
– А насчет алкоголя я заметил не зря.
Он подошел ко мне так близко, что я почувствовала запах его дыхания, запах кофе и дешевых сигарет. Я испуганно смотрела на него сверху вниз, поскольку была выше его чуть ли не на целую голову.
– Не зря, не зря, – покачал головой Федор. – Знаешь ли ты, что многие актрисульки к старости спиваются?
– Только не я.
– Почему ты так решила? – прищурился он. – Постой, не отвечай, я угадаю. Ты, как и любое небесное создание, считаешь себя намного лучше других. Красивее и одареннее. Я прав?
– Вовсе нет. Они спиваются, если у них нет ролей. Они чувствуют собственную невостребованность. А у меня есть профессия. Если что, я могу работать по специальности. Физикой заниматься.
– Ну да, ну да…
Его глазки смеялись. А вот мне было не до смеха. Я все оглядывалась на дверь. И придумывала предлог, чтобы уйти: все равно мне уже стало ясно, что ничего из этой затеи не получится. В лучшем случае он предложит мне стать украшением его постели.
– Знаешь, мой дорогой физик, а ты хороша собой…
«Ну вот, начинается!» – обреченно подумала я.
– Спа…
– Но накрашена, как цирковая лошадь, – хохотнул он, – ни таланта, ни вкуса. И косметика дрянная.
Я почувствовала, как кровь хлынула к щекам. Я вообще быстро краснею. А здесь… Что он себе позволяет?! Да я полтора часа провела перед зеркалом, да я четыре раза перекрашивала глаза! И опять взяла у сестры итальянскую помаду – фиолетовую, с золотистым блеском.
– Ты что, так и будешь передо мной стоять как телеграфный столб? – дружелюбно спросил он. – А ну марш умываться!
– Что?
– Умываться, умываться, бегом! – От возбуждения он даже затопал своими полненькими ножонками.
Я пулей выскочила из его кабинета. Лицо горело, а миллионы крошечных внутренних кулачков барабанили в виски. Ужасный человек!
– Что с тобой? – Ко мне подскочила администраторша Ира, в руках она несла большую картонную коробку с круглыми пленками. – Красная, как свекла переваренная.
– Ваш Мордашкин… Он… – Я задохнулась. Никак не могла прийти в себя.
– Предложил тебе руку и сердце? – насмешливо поинтересовалась она.
– Нет.
– Значит, успокойся, – рассмеялась Ира, – все остальное не считается. Он что, тебя выгнал? Бывает.
– Он сказал, что я безвкусно накрашена, – пожаловалась я. – Умыться велел. Так издевался. Смеялся надо мной.
– А ты?
– Ушла, – я пожала плечами. – Домой поеду, наверное. По-моему, я ему совсем не понравилась. Дурацкая это была идея – припереться на «Мосфильм».
Ира округлила глаза:
– Ты что, мать, с ума сошла? Он же режиссер! Ты к его характеру привыкнешь еще. Вообще тем актрисам, которые ему не понравились, он ради смеха предлагает немедленно отдаться ему прямо на письменном столе. Видела бы ты, с какими лицами все они выбегают из его кабинета. А если он попросил тебя умыться, значит, ты ему понравилась, дурочка!
