Берта Рэк - Звезда балета
В сумочке Риппл было пять фунтов. Она берегла их для новых туфель из змеиной кожи, которые присмотрела в витрине модного обувного магазина. Ну и пусть! Как ни любила Риппл новую обувь, в тот день отказаться от туфель ей было легче, чем от поездки в одиночестве на природу. Перед дверью ее дома, в прозрачной тени высохших от зноя деревьев, медленно проезжало такси. У водителя было красное добродушное лицо; он просиял, когда его остановила стройная девушка. На ней было темно-синее платье, маленькая серая шляпка, серые туфли и серые шелковые чулки.
– У меня пять фунтов, – сказала она. – Можете ли вы за эту цену повезти меня куда-нибудь за город?
– Конечно, к вашим услугам, мисс, – широко улыбаясь, сказал водитель. – За два фунта десять шиллингов вы можете неплохо прокатиться туда и затем обратно. Куда желаете поехать?
– Куда-нибудь за город.
– Отлично, мисс. По направлению к Риппли?
– Все равно, лишь бы подальше за город, где будут дороги, деревья и поля.
– Отлично. Я только посмотрю, достаточно ли у меня бензина. Будет неприятно, если я увезу вас за город, мисс, а потом не хватит бензина доставить обратно домой, и мы там застрянем.
– Конечно, – ответила Риппл на это странное предположение, – мне будет очень неприятно, если я застряну за городом и не смогу вернуться в город, особенно сегодня. У меня здесь очень важное дело, и если я не вернусь в город вовремя, то не знаю, что может случиться.
– Отлично, мисс, положитесь на меня. Бензина достаточно. Вы мне скажите только, когда вы хотите вернуться в город для вашего важного дела, и я постараюсь, чтобы вы не запоздали.
«Я знаю, что этот человек думает, – размышляла Риппл, садясь в такси. – Он воображает, что я должна вовремя вернуться в Лондон, чтобы встретиться с каким-нибудь молодым человеком. Именно так он думает. Все шоферы подумали бы так, впрочем, и все мужчины. По их мнению, девушка может считать «важным» только свидание с молодым человеком. Даже в наше время, даже теперь!»
VТакси уносило ее из Лондона, через реку, мимо отвратительных домов и жалких окраинных улиц, в окрестности столицы. Во время поездки Риппл, все еще подавленная, ни на что не обращала внимания.
Она рассеянно смотрела на те места, которые они проезжали, и не заметила, как улицы, магазины, объявления на лавчонках, разлетающиеся клочки бумаги, запах горячей мостовой и бензина сменились широкими дорогами, изгородями и свежим воздухом. Ее взгляд не остановился даже на молодой зеленой ржи с мелькающими тут и там маками – картине, которая в былые дни привела бы в восторг девочку Риппл.
Она вся была поглощена мыслями о Викторе и о своей карьере, о карьере и о Викторе. Предположим, она выйдет замуж за Виктора и оставит всякую мысль о сцене. Мадам сказала ей, чтобы она постаралась представить себе все в образах и картинах.
Риппл вообразила, как она живет жизнью матери Виктора. Вот она в красивом платье и в шляпе с большими полями гуляет в саду среди роз или между цветниками в Пиннер-Хилле. Сидит в прекрасно обставленной комнате и разливает чай или за роскошным дамским письменным столом пишет письма, делает обильные заказы в лондонские магазины и ведет разные счета. Она знала, как безгранично щедр будет Виктор по отношению к ней теперь, получив наследство дяди.
Туфли из змеиной кожи. Еще бы! Лучшие магазины присылали бы ей свои новинки на выбор. Виктору доставляло бы большое удовольствие видеть, как она их носит. Она даже представила себе, как Виктор примеряет одни туфли за другими, и все самые дорогие, на ее маленькую безупречную ногу. Совершенно ясно увидела она в своем воображении блестящую черноволосую голову Виктора, склонившуюся над ее маленькими ножками в серых шелковых чулках. Он уже целовал их раньше. Это было однажды у них дома, после прогулки вдвоем. Вернувшись, они пили чай одни в охотничьей комнате, так как опоздали и мальчики уже покончили с чаепитием.
Риппл сняла тогда свои грязные туфли и протянула ноги к камину. Виктор взял в свои руки ее маленькую ногу и стал гладить ее и ласкать.
– О, дорогая моя, твои бедные ножки, они холодны как лед. Дай я их согрею. – И он встал для этого на колени.
Риппл вспомнилась цитата из ее детского чтения:
Мужчины служат женщинам, преклонив колена.
Когда они поднимаются во весь рост,
Они уходят прочь.
Есть ли в этом какой-то смысл и если есть, то, наверное, не очень лестный для мужчин? Почему они не могут хорошо относиться к женщине, не стоя перед ней на коленях? Почему они не могут стоять во весь рост, рядом с женщиной, смотреть ей в глаза и все же хорошо к ней относиться? Иногда у Риппл было одно мнение по этому поводу, иногда – другое.
В первые дни своей влюбленности в Виктора Барра она сказала ему: – Мне кажется, вы ставите меня на пьедестал.
Виктор горячо ответил: – Я думаю, еще бы! Я ставлю мою девочку на очень высокий пьедестал. Ей бы не понравилось, если бы я этого не делал. – Риппл задумалась над его словами теперь, быстро мчась в такси по незнакомым дорогам. Она думала: «Очень мило со стороны мужчин, что они ставят нас на пьедестал, но на этом пьедестале нет наших имен. Они пишут на пьедестале: «Моей девочке», «Моей дорогой матери», «Безупречной женщине». И в эти слова вкладывают собственное представление о нас. Нет, это не нас они ставят на пьедестал, – возмущенно думала она. – Я не представляю себе, чтобы Виктор, поставив меня на пьедестал, сделал бы на нем надпись: «Балерине Риппл», а ведь это, в конце концов, и есть настоящая я».
Такси выехало на узкую проселочную дорогу, под зеленеющий шатер июньских цветущих лип. Золотисто-зеленые кисти, еще влажные от дождя, покачивались в ароматном воздухе, который взволновал Риппл.
– «Вкрадчивый запах! – подумала она. – Вкрадчивый – правильное определение. Он тревожит и волнует». – Риппл глубоко вдохнула сильный и нежный аромат, и когда они поехали дальше, продолжала размышлять о своем: «Виктор был таким же, как этот аромат. Почему же теперь он не тот? Я думаю, потому, что он так относится к моей работе и ко мне. Ненавидит моих подруг. Ненавидит женщин-знаменитостей, например, Мадам. Он только хочет жениться на мне и увезти меня как дикарь. Говорят, девушкам это нравится. Говорят, что женщины обожают мужчину-властелина, что все нормальные женщины любят подчиняться. Тогда во мне, вероятно, есть что-то ненормальное, – с грустью говорила себе балерина Риппл, – ибо я не такая; да, я не такая. Однако мне так хочется быть любимой! И иметь детей!»
Она почувствовала, что очень хочет также чаю. В каком-то придорожном ресторанчике под названием то ли «Лев», то ли «Якорь» Риппл пила чай с черным хлебом, маслом и медом; ей предложили там и те толстые ломти шафранно-желтого кекса с глазированными вишнями, которые можно найти во всех ресторанах Англии и к которым, по-видимому, никто не притрагивается. После чая внимание девушки привлекла другая сторона занимавшего ее вопроса. Сцена – без Виктора. Что ждет ее там? «Одиночество, – подумала она. – Одиночество и успех!.. Или неуспех…»
