Лина Дорош - Весло невесты
— Супер. А у тебя?
Я вспомнила, как потащилась с удочкой в ресторан, а потом…
— Блин, — я слегка прикусила большой палец.
— Что? — Вера подалась вперед. — Ну, что же, как маленькая, руки в рот тащишь!
— Я не про больно, я про цветы — были. Белые-белые розы с зеленью у основания лепестков. Их было тринадцать. Я еще подумала: как день моего рождения. Мы что-то говорили тогда и про день рождения, а потом выяснилось, что у него тоже тринадцатого числа только другого месяца.
— Какого? Не забыла? — Вера перешла на снисходительный тон.
— Тринадцатого июля — ты что?! — я поняла, что в ее вопросе есть подвох.
— Ничего, сегодня какое число? — снисходительность ушла, в ее интонации слышалось превосходство.
— Какое?
Вера посмотрела на часы:
— Уже пять минут как десятое июля, — она показала бокалом чин-чин.
Я замолчала. Я не знала, что делать. Вера тоже молчала. Мне надо было думать, а в голове — абсолютная пустота. Паники не было. Было очень спокойно. Вера заговорила первая и совсем другим тоном:
— Ясь, хорошо здесь. Небо, звезды…
— Я тоже так думала.
— Передумала?
— Ага. Это не вообще здесь хорошо, это у меня дома хорошо.
— В смысле?
— Я придумала и сделала дом, в котором хорошо. Всё просто. Надо просто взять и сделать свою Чучу.
— Думаешь?
— Уверена. Хочешь, еще кое-что покажу?
— Спрашиваешь!
Я принесла из комнаты картину. Первая завершенная работа — вид на город с одного из холмов. И тут меня осенила мысль, что она будет отличным подарком Сашке. Я вопросительно посмотрела на Веру.
— Я правильно тебя поняла? — она осторожно показала на картину и потом изобразила поезд: — Ту-ту-у-у-у-у!
— Правильно, Вер, я сейчас упакую.
— Ясь, неужели сама?
— Я тоже иногда не верю.
— Я ничего не понимаю в картинах, но твоя мне нравится — без дураков.
— Спасибо. Знаешь, если бы не Сашка был важной для меня любовью, а кто-то другой, возможно, не было бы этого подарка.
Верка и так всегда была жутко сентиментальной, а тут: после вина да такого почти признания — слезы у нее выступили без дополнительной команды. Она постаралась отвести мой взгляд от своего лица и показала на пол:
— Слушай, а что это у тебя на полу?
— Тургенев.
— В смысле? Додумался же кто-то так покрытие назвать.
— Это не покрытие. Это страницы книг Ивана Сергеевича Тургенева. Здесь, — я показала на пол комнаты, — «Дворянское гнездо», на кухне — «Дым», в коридоре — «Ася».
Вера легла на пол и начала читать:
— «Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса», — Вера подперла рукой подбородок, — я думала, ты шутишь.
— А я думала, что ты Тургенева не знаешь.
— Не могу сказать, что настольная книга, но когда-то было читано и это, — Вера поднялась с пола, — а почему именно Тургенев?
— Посмотри внимательно и догадайся.
— Я — пас.
— Из книг без иллюстраций в этой был самый красивый шрифт — вот и весь резон, — я достала книжку с полки, — просто дизайн. Согласись, такой пол очень органичен для интерьера «Библиотекарша».
— Более чем. Жаль, что текст менять нельзя. И книгу жаль.
— Обижаешь, Вера. Книга вот она — не пострадала. Я хорошие копии сделала на желтоватой бумаге. Жестокое обращение с книгой? Никогда! Я ж — библиотекарша.
— Ты, Яська, — счастливая.
Я легла на пол и поскребла ногтями по полу. Через несколько секунд в коридоре зашевелились Пуся с Гуслей и нехотя поползли ко мне, заползли пол мышку и снова засопели.
— Знаешь, Вер, есть такое слово в русском языке, не в литературе, а в живом языке — «обосраться».
— Ну-ну, — Вера села в позу лотоса.
— Вот именно его я бы поставила после «счастливая», а только потом точку. Почему, Вер, то, что очевидно со стороны, совсем не очевидно мне самой? Внутри меня ощущения счастья нет.
— Ясь, ты сама взяла и уехала. А меня послали. И разведать, и проверить. И я поехала! Сама я бы движения не сделала.
— Почему?
— Мне такая мысль не пришла бы в голову. Чтобы поехать куда-то, кроме как на отдых.
— Сашка послал?
— Серж, опять выслужиться хочет. Прости меня?
— Проехали, Вер, — я поглаживала Гуслю одним указательным пальцем. Тихонько, чтобы не разбудить, — как электроны. Чем больше заряд ядра, тем больше электронов притягивается. И тем сильнее они притягиваются, и тем сложнее им сойти с орбиты.
— Ты о чем?
— О нас, о Москве. Ты ведь тоже из приезжих. Знаешь, здесь я с особой нежностью стала относиться к гламуру.
— По тебе и видно.
— Правда. Сначала я подумала, что надо всего-то внешне поменять стандарт. Гламур — это, Вер, совсем не глупо. Часто — это красивая сторона мудрости. Или хотя бы ума. Которые надо прятать. Это маска. Как у шута. У каждого времени есть своя маска. У нашего — гламур. Это наша броня. В мире городов, где число цифр в телефонных номерах семь и больше, — нужен не просто панцирь, нужна танковая гламурная броня. Отторжение вызывает не гламур, а жалкие пародии на него. Есть подражатели. Пустые. Но пустые есть и среди подражателей негламура.
— В Москве мы об этом не думаем.
— Там ритм другой, там можно спрятаться, — я тихонько подула в нос Гусле, она поморщилась, — в столицах много круглосуточных общественных мест: супермаркеты, общепит и т. д. А в провинции круглосуточные только понятия и состояния: дом, дружба, пьянство, отсутствие любви, желание любви.
— Поражаюсь, как ты хорошо сохранилась, — Вера забрала у меня Пусю, легла рядом на пол и положила котишку себе на грудь.
— Спасибо за комплимент, хотя уже месяц без салонных процедур.
— Я не про внешность.
— А секрет всё равно один — я много спала. И сплю. Вер, а внешне во мне за месяц поменялось что-то?
— Да, глаза. Были просто красивые, а сейчас то ли свет в них, то ли алкоголь.
— Во-о-от! А это второй секрет, дорогая.
— Колись.
— Я все время думала.
— О чем?
— Не о чем, а как. Как думаешь — вот что важно.
— И что ты поняла про это «как»?
— Я плыла. Мыслями. Сплошная чукотская песня, а не мысли были. Дрейфовала. Это приятно. Очень приятно. От этого глаза красивые.
— Так-так-так, а сейчас?
— Я гребу. Даже в мыслях. Не говоря про руки.
— Хорошо, не говори про руки, просто включи телевизор.
