Маргарита Разенкова - Осень Атлантиды
Что еще? Награждение? Что-то кольнуло в сердце. Так, небольно. Но со значением, с тайным смыслом. Судьба что-то решает? И Таллури решила обмануть бога Судьбы:
«В последний момент, перед подиумом, поменяюсь с кем-нибудь местами!»
* * *Так и сделала. Хоть Климий и был невероятно удивлен.
Но перед огромными дверями зала награждений она потянула ведущего за руку, остановила, показывая взглядом, чтобы он пропустил вперед идущих вслед за ними — последнюю пару ведущий-ведомый. Те тоже удивились. Они не хотели нарушать хода церемонии. Но Таллури была упрямее всех. Климий тянул ее за руку в одну сторону, она его — в другую, в спину их подталкивали и шептали беспокойно, но она не сдвинулась с места. Более того — отошла в сторону, пропуская идущих сзади. И они, разумеется, прошли. Ведь торжественные двери были распахнуты, в зале гремели трубы и барабаны, и там, в глубине, среди огней и цветов, стояли жрецы, преподаватели, друзья и знакомые.
Климий ввел ее в зал последней.
Он уже ничего не говорил, но сопел и молчал так выразительно, что Таллури чуть было не почувствовала вину. Но ей почему-то крайне важно было знать, что получится из ее затеи!
Под звуки больших барабанов и флейт ведущий подвел ее к последнему оставшемуся свободным подиуму. Он оказался темно-красным. Таллури скользила осторожным и любопытным взглядом по сторонам. Ее сотоварищи уже стояли на своих местах, опустив руки и подняв лица вверх, туда, где на возвышении находился Главный жрец в окружении служителей разного ранга в величественных головных уборах из огромных перьев и золотых нитей, в торжественных одеждах и немыслимых по красоте старинных браслетах и оплечниках.
Дальше все потекло так, как рассказал Климий.
Сначала, едва стихла торжественная музыка, жрец-распорядитель дал знак, ударив в пол посохом, обвитым тонкими зелеными веточками и лентами и увенчанным головой льва. После этого каждый из ведущих по очереди представил своего ведомого, кого, держа за руку, ввел в этот зал. И Кли-мий также произнес торжественным строгим голосом:
— Я привел сюда мою ведомую, Таллури нид-Энгиус, достойно завершившую третью ступень Университета великой Атлантиды, — тут он прибавил несколько похвальных слов в ее адрес, рассказав, каких успехов она достигла, какое старание к этому прилагала и все такое. И завершил: — Примите ее для дальнейшего служения.
Теперь все адепты были представлены, и как только стих голос Климия, в гулкой тишине прозвучал вопрос, исходящий, казалось, из-под самого купола величественного зала Торжеств:
— Пусть та, что зовется Таллури нид-Энгиус, сама свидетельствует о себе.
У Таллури заколотилось сердце: она никак не ожидала, что Главный жрец начнет с нее! И в то же время за спиной почувствовала, как напрягся Климий, замерев на вдохе. «Он боится, — решила она, — что я растеряюсь». Кашлянув, громко и четко произнесла:
— Сердце мое, о великий жрец, просит продолжения учебы и свободного труда на благо великой Атлантиды. Но я готова к любому служению, которого захочет от меня Единый.
Главный жрец не замедлил с ответом:
— Таллури нид-Энгиус, адепт третьей ступени, остается в Университете для участия в научных исследованиях и для дальнейшей учебы.
Климий за ее спиной выдохнул. Из толпы присутствующих ободряюще помахала ладошкой Рамичи, и лучезарно улыбался господин Куэн-Ворк, стоящий в ряду преподавателей. Климий еле слышно пробормотал:
— Я никогда не слышал, чтобы Главный жрец вынес решение так быстро.
Затем в разных интерпретациях тот же вопрос был задан остальным адептам. И каждому был дан высочайший ответ — после паузы, большей или меньшей, когда все присутствующие, затаив дыхание, ждали, и лишь протяжно и торжественно звучали флейты.
— Лим, — прошептала Таллури, — слушай, а Нэфетис про Рамичи тоже сказал: «Примите ее для дальнейшего служения»?
— Тише! — шикнул Климий, потом все же проговорил сквозь зубы: — Он сказал что-то вроде: «Прошу отдать мне ее в жены», и все такое.
— А Главный жрец?
— Он сказал: «Бери ее в жены и храни» и что-то еще, типа «Будьте неразлучны и преданы друг другу в горе и радости». Какие-то очень красивые слова, я не помню точно. Слушай, помолчала бы ты, а? Неудобно же, правда! Да и зачем тебе? Ты же не собираешься замуж.
— Не знаю, просто так. Может быть, это я от волнения? Прости, Лим.
Она хотела еще что-нибудь ему сказать, но он дернул ее за край кушака, чтобы она наконец закрыла рот.
В это мгновение стали открываться тяжелые инкрустированные двери в дальнем конце зала, вновь полилась музыка, и в зал, по одному, стали входить почетные гости — будущие общественные покровители адептов.
Эти люди очень отличались от тех, к кому Таллури привыкла за несколько лет в Университете — одеждами, украшениями, манерой держаться и даже движениями. Люди из незнакомого ей мира. Внешнего мира.
Таллури с интересом и замиранием сердца следила за гостями, пока они входили и, улыбаясь, вставали каждый напротив одного из адептов, положив на пол у своих ног камешек соответствующего цвета. У белого подиума, на котором должна была бы стоять по жребию Таллури, остановился дородный господин преклонных лет в накидке, расшитой золотыми нитями, и подпоясанный роскошным кушаком в бисере и драгоценных камнях.
— Эх ты, дуреха, — с ироничным упреком прошептал позади нее Климий. — Вот, был бы твоим общественным по— кровителем. Это же начальник финансовой службы при императоре.
Она не ответила, упрямо дернув плечом, и уперлась взглядом в кованые двери: остался один человек — тот, кто встанет напротив нее.
Он вошел чеканным шагом военного, и Таллури сразу узнала его. Хотя сейчас он выглядел совершенно не так, как тогда, много месяцев назад, в ядовитых болотах расположения Особого корпуса. Но она узнала бы его из тысячи. «Он? Неужели так распорядилась Судьба?!» — стукнуло сердце и ускорило ритм, непонятно отчего.
Господин Джатанга-Нэчи не смотрел ни на кого и шел, ей казалось, очень медленно, как бывает во сне. Он не взглянул и на каменный подиум, на котором стояла она, но остановился точно напротив. Таллури смотрела на него, распахнув глаза — от неожиданности ли, от удивления, от странных ли предощущений…
Господин Нэчи, в отличие от прочих гостей, был одет по-военному строго: знакомый черный плащ ниспадал вниз, и одной рукой он придерживал его край. Другая рука сжимала рукоять меча у пояса. Таллури, пользуясь тем, что он по-прежнему не поднимал глаз, смотрела прямо ему в лицо: раны, конечно, зажили, но на правой скуле остались три параллельных, почти вертикальных шрама, подчеркнутых по традиции военных празднеств особой черной татуировкой. А над левой бровью, вторя татуировке шрамов, той же краской была четко прорисована стремительная горизонтальная линия. Густые черные волосы сейчас были собраны назад и зажаты в хвост. Голову охватывал орихалковый обод без камней и украшений, лишь строгий металл, а в нем, над правым ухом — пульсирующий сдержанной искрой небольшой кристалл-передатчик.
