Людмила Леонидова - Мужчина высшей пробы
— Если пожелаете, ваше место вон там, — указал он на застекленный балкон внутри помещения. — Тут за ходом операции наблюдают студенты и желающие… с крепкими нервами, — добавил врач. — День операции вам сообщат.
В таком удрученном состоянии Олю ни тетя Сабрина, ни Сьюзен не видели никогда.
Они, как могли, утешали девушку.
— Все будет хорошо, — успокаивала ее тетя Сабрина. — Смотри на меня. Жива-здорова. Почти год лежачей была. Молодость имеет большие преимущества над старостью. На молодых все, как на кошках, заживает.
Но слова утешения не действовали на Олю. Кирилл в тюрьме, а она тут на берегу теплого моря прохлаждается.
Сьюзен старалась отвлечь подругу:
— Слетаем в Париж? Разыщем отца детдомовской девочки. Сделаем подарок тете Сабрине. Я ей еще не говорила об этом. Если не получится, она будет расстраиваться. Больше тебе скажу, по телефонной книге я уже отыскала два десятка людей с такими же фамилией и именем, как те, что ты мне сообщила.
— Да, и что?
— Обзвонила уже нескольких. Пока ничего.
— Надо отбросить нечернокожих, — подсказала Оля, — список сократится.
— Как ты себе представляешь, я начну разговор с цвета кожи: «Извините, вы не чернокожий мужчина двадцати восьми лет, который зачал в Москве дочь по имени Мадлен»?
— Нет, что ты!
— А как?
— Ты права. Нужно поделикатнее. Давай, я попробую. Может, мне удобнее, я ведь с акцентом говорю по-французски. Мне больше сочувствия. Меньше обид. Я хоть без дела сидеть не буду. А то столько плохих мыслей в голове!
Первый же звонок оказался удачным. Оля попала в точку.
— Видишь, как тебе повезло! — радовалась Сьюзен. — И отец Мадлен отыскался, и обрадовался, что мы поможем ему забрать дочь, и даже не возражал отдать ее тете Сабрине на воспитание.
— Да, сказал, что и сам бы давно ее забрал из Москвы, если бы было на что содержать. Он снимает комнатушку где-то на окраине Парижа. Работа так себе и непостоянная. Родители живут в Марокко, тоже не богачи. Так что все складывается как нельзя лучше. Но могу тебе сказать, что он тоже аккуратно так поинтересовался, какой цвет кожи у тети Сабрины.
— А ты?
— Сказала, что замечательный — и души, и кожи.
— Так и сказала?
— Да.
— Он рассмеялся и объяснил, чего опасается.
— Чего же?
— Одно дело — когда чернокожая девочка живет в коллективе, где дети по природе своей интернационалисты, другое — в семье, где ее могут недолюбливать именно из-за цвета кожи.
— Надеюсь, ты не огорчила его известием, что у вас она пострадала именно из-за этого?
— Конечно, нет. Теперь можно обрадовать тетю Сабрину?
— Нужно! Такого подарка из Москвы она не ожидает. Кстати, давным-давно ей предсказал один экстрасенс, что у нее будет чернокожая девочка. Все посмеялись и забыли, а судьбу действительно не проведешь! Только, как ты думаешь, там у вас получится наверняка?
Оля задумалась.
— Понимаешь, в метриках Мадлен присутствует запись об отце.
— Что это значит?
— Несмотря на то что она уже гражданка России, но имеющая отца во Франции, думаю, он вправе распорядиться ее судьбой.
— А мать принимает участие в решении этого вопроса?
— Нет. Она отказалась от нее. Теперь вместо матери наше государство.
— Государство должно быть заинтересовано в передаче ребенка отцу. Это же логично?
— За государство этот вопрос решают чиновники. Они люди. А люди не всегда поступают по логике, по справедливости.
— А чем же они руководствуются?
— Порой личной выгодой.
— Не понимаю, какая личная выгода, если ребенок остается в детском доме?
— Если в детском доме — никакой, а если можно на разрешении о выезде к отцу что-нибудь заработать…
— Не могу поверить! У них же есть свои дети!
— Есть, и их надо кормить, а денег мало.
— Их за это покарает Бог и их детей тоже, — не найдя больше никаких способов борьбы с несправедливостью, заключила Сьюзен и, задумавшись, спросила: — А много нужно денег, чтобы заплатить этим злым людям?
— Не беспокойся. У меня в Москве, конкретно в этом детском доме, есть контакт.
— Что это значит?
— Директор получает спонсорскую помощь от одного человека. — Оля вспомнила, как Лелька ей рассказывала, что отец Дениса помогает детскому дому, в котором воспитывался Ванечка и продолжает жить Мадлен, чернокожая красивая девочка. Теперь она уже знала точно, что Олег Сергеевич не откажется поговорить с директором и поможет, в чем сможет. — Он оплатил санитарный самолет для Кати.
— Он очень богат?
— Не знаю, наверное.
— А у тебя с ним… — Сьюзен внимательно посмотрела на Олю. Что-то в поведении ее московской знакомой дало ей почувствовать: неспроста богатый человек принимает такое участие в ее делах.
— Нет-нет. Он отец моего бывшего сокурсника. Просто он меценат и хороший человек.
— А он женат?
— Сейчас нет. Ему не везет в личной жизни. У него двое детей от разных жен, ребята живут вместе с ним.
— Матери согласились?
— Конечно, если у него есть возможности, а у них нет.
— Он красивый?
Оля задумалась. Отца Дениса, конечно же, красавцем не назовешь.
— А как ты считаешь, директор вашего медицинского центра красив?
— Конечно, — не задумываясь ответила Сьюзен и с жаром добавила: — Он не просто красив, он потрясающе красив. Знаешь ли ты, скольких людей он с того света вытащил?
— Тогда мой друг тоже Ален Делон.
— О-о! Познакомь!
— Пожалуйста. Могу прямо сейчас, по телефону.
Пришла очередь смутиться Сьюзен.
— Ну я прямо сейчас не готова, нужно себя в порядок привести.
— С кем это ты собираешься ее знакомить? — услышав последние фразы их разговора, вмешалась тетя Сабрина.
— С одним очень хорошим человеком. Но она говорит, что вот так, сразу, не готова.
— Конечно, ей нужно себя в порядок привести, подкраситься, сбегать в салон красоты.
— Тетечка, это же всего-навсего по телефону.
— Детка, все правильно, она ведь настоящая француженка!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— Встать, суд идет! — раздался голос.
И все присутствующие поднялись с мест. Зал заседаний суда в день слушания дела, которое, несмотря на сдерживание прессы, все же получило широкую огласку, был полон. В первых рядах сидели родители детей лицея, который возглавлял Заломов. На местах, которые обычно предоставлялись родственникам обвиняемого, не было никого. Отец Кирилла Петровича лежал в реанимации. Оля находилась во Франции. Максим на суд допущен не был. Так же как и ученики Заломова. Корреспонденты тихо перешептывались. Вспышки камер были погашены. Телевизионщиков в зал заседаний не пустили.
