Ирина Волчок - Будешь моей мамой
– Оленька будет моя мама. Она сама сказала. Еще вчера. Можешь себе представить? Па! Я забыла спросить: когда она на тебе поженится, у меня какая фамилия будет?
– Чижик, ты уверена? – Игорь смотрел на дочь во все глаза и боялся поверить. – Чижик, а ты не путаешь? Может, ты во сне чего-нибудь увидела? А потом подумала, что это на самом деле…
– Здрасте вам. – Анна с достоинством поджала губы и полезла с постели. – Ты думаешь, я совсем буквально глупая? Ничего мне не приснилось. Как ты думаешь, сначала надо тете Этери сказать или батоно Паше?
– Подожди, Чижик. – Игорь вскочил и заметался по комнате, лихорадочно одеваясь и одновременно отыскивая свою бритву. Выложил он ее вчера из сумки или нет? А, ладно, у Пашки возьмет. – Чижик, подожди! Не надо пока никому ничего говорить… Пусть Ольга сама скажет, ладно?
– Мама уже сказала, – подчеркнуто терпеливо ответила Анна. – Еще вчера. Я понятно объясняю?
И она важно потопала из комнаты, предварительно нацепив свои жуткие очки, чтобы лучше ориентироваться в малознакомом помещении, а Игорь застыл столбом посреди комнаты, растерянно оглядываясь в поисках… чего? Он вроде что-то найти хотел.
– Не может быть. – Он потер ладонями колючие от щетины щеки. – Этого просто не может быть. Чижик наверняка что-то путает…
Но он и сам слышал в своем голосе нерассуждающую горячую надежду, и нерассуждающая горячая надежда проснулась у него где-то в районе солнечного сплетения, и открыла глаза, и засмеялась, и взрывом выплеснулась в сознание, и в сердце, и в легкие, и в каждую клеточку тела, и в каждую щетинку на небритом лице…
– Ой, – опять вслух произнес Игорь, испуганно прислушиваясь к тому, что творит в его организме нерассуждающая горячая надежда. – Этого не может быть, не может быть, не может быть… Чижик что-то путает. Чижик никогда ничего не путает. И никогда не обманывает. Ой, что делается…
Забыв обуться, умыться и побриться, он отправился вроде бы на веранду, где всегда происходил утренний сбор всей дружной банды Калмахелидзе, но оказался почему-то под дверью комнаты, где спала Ольга, больше всего на свете стремясь войти туда и больше всего на свете боясь туда войти. Совершенно ненормальный, отстраненно подумал он о себе как о ком-то постороннем. Безнадежно свихнувшийся тип. Абсолютно клиническая картина. Хоть бы вот прямо сейчас открылась дверь, и навстречу ему вышла бы Ольга, и улыбнулась, и сказала бы…
Дверь тихо открылась, из полумрака зашторенной комнаты навстречу ему шагнула Ольга, почти закрыв глаза, занавесив их студеную глубину своими лохматыми ресницами противоестественной длины, немножко сонно и вроде бы виновато улыбаясь самыми уголками темных, почти вишневых, губ. Она была в том же сине-белом полосатом халатике и на ходу пыталась ладонями разгладить его безнадежно смятые складки.
– Оленька. – Игорь шагнул ей навстречу.
– Доброе утро, Игорь Дмитриевич. – Ольга вскинула свои нечеловеческие ресницы и виновато глянула на него своими нечеловеческими глазами. – Я Чижика проспала, можете себе представить? Просыпаюсь, а Чижик успела куда-то…
– Оленька, – не слушая ее, повторил Игорь и осторожно положил ладони на ее худенькие плечики. – Оленька, Оленька, Оленька… Скажи мне, что это правда.
Ольга знакомо сжалась под его руками, замерла, а потом попыталась, как всегда, улизнуть от его прикосновений.
– Ну да, – неуверенно сказала она. – Мы с Чижиком вместе уснули. Это нечаянно получилось. Безобразие, конечно. Няня называется… Стыд и срам. Сейчас я переоденусь и займусь…
Она опять попыталась выскользнуть из его рук, но он крепче сжал ее плечи и наклонился, жадно заглядывая в ее тревожно-ожидающие глаза.
– Оленька, подожди. – Игорь вздохнул поглубже и быстро выпалил: – Это правда, что ты согласилась замуж за меня выйти?
Ольга совсем закаменела, даже съежилась, будто от холода, в глазах ее метнулась паника, но они тут же подернулись так хорошо знакомым ему ледком спокойного отчуждения.
– Игорь Дмитриевич. – Она не опускала под его горячим взглядом своих холодных, холодных, холодных глаз. – Я ведь вам уже объяснила… Я ведь уже говорила, что не хочу замуж. Я не могу. А насчет Чижика вы не беспокойтесь, я с Чижиком – навсегда… То есть, конечно, если вы меня не уволите. Вы меня не уволите? И за квартиру я выплачу постепенно…
– Подожди, подожди, подожди. – Игорь зажмурился, помотал головой, открыл глаза и с отчаянием уставился на ее неподвижное лицо и даже слегка встряхнул за напряженные плечи. – Подожди, как же так? Чижик говорит – ты согласилась! Еще вчера!
– Как это – согласилась? На что согласилась?
Игорь увидел, какой испуганной и растерянной стала она, и почувствовал, что сердце его глухо ухнуло и заныло… но верить ничему не захотел, и из рук выпускать ее не захотел, и испуга ее замечать не захотел.
– Чижик ведь никогда ничего не выдумывает. – Он старался удержать в себе умирающую в муках надежду. – Чижик никогда не обманывает. Ты ведь согласилась стать ей мамой?
– Я… нет. – Ольга закусила губы и заметно побледнела под загаром. – То есть да. То есть я не согласилась стать мамой, а сказала, что очень хочу быть мамой… Вы понимаете? Я совсем не имела в виду, что выйду замуж… Игорь Дмитриевич, как же теперь? Что же теперь Чижику говорить?… Бедный мой Чижик, как я теперь все объяснять буду?…
– О ней ты думаешь, а обо мне нет, – с горечью начал было Игорь, но увидел выражение ее лица и замолчал.
И тут же многоголосый галдеж на веранде стал в два раза громче, стронулся с места, стремительно приблизился, распадаясь на узнаваемые элементы. Дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и в нее ввалился весь табун Калмахелидзе, весь этот корпус быстрого реагирования во главе с батоно Пашкой с Анной в охапке и с бесовской улыбкой на загорелом до черноты лице. Тылы табуна быстрого реагирования прикрывала несколько озабоченная Катерина Петровна.
– Ой, – выдохнула Ольга в панике и даже покачнулась. Игорь почувствовал это и придержал ее за плечи. – Ой, что делать?…
Игорь ощутил ее смятение, как свое собственное, и чуть не застонал от острой жалости – не то к ней, не то к себе.
– Тихо, – шепнул он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более уверенно. – Ничего, все образуется.
– Ну что?! – победно заорал Пашка, довольно скаля ослепительно белые зубы и сверкая ослепительно синими глазами. – Можно поздравить, да? Кого поздравлять, слушай? Тебя поздравлять, кацо, да? Оле выражаем сочувствие, да?
– От скаженный! – тут же громогласно изумилась Этери. – Чи сказывся? Яко сочувствие? Игорек хлопец гарный, за такого, мабуть, и я пошла бы, да в лихую годыну бисова душа Павло подвернулся.
