Вера Колочкова - Твоя жена Пенелопа
Да и Нина знала, что он врет. Кожей чувствовала. Но не могла возмутиться, будто вставала перед ней в эту гневную секунду Лариса Борисовна, смотрела грозно-насмешливо – терпи, Ниночка, дорогая, терпи, ты на моей территории! Я здесь хозяйка, не ты! Прямо как наваждение какое-то.
А впрочем, какое же наваждение. И в самом деле, терпи. Ты виновата. Тем более и Льву Аркадьевичу обещала.
Да, выходит, все вернулось на круги своя, только на другой территории. Большой, комфортной, бытово обустроенной, но – чужой. Никогда ей здесь хозяйкой не быть. А встать и уйти – воли нет. Чувство вины волю под замком держит. Замкнутый круг получается, и выхода из него нет. Только и остается – всплакнуть иногда, глядя в сумеречное окно на маковку церкви.
В один из таких вечеров позвонила мама, проговорила в трубку обиженно:
– Нин, чего ты совсем нас забыла-то! Как снова связалась с этим своим…
– Мам, прекрати. У него имя есть, его Никитой зовут.
– Да ладно, знаю… Отец, вон, переживает из-за твоей дурости, заболел даже. Сильно ему Витю жалко. Может, приедешь к нам завтра?
– Приеду, мам. После работы. Может, папе лекарства надо купить?
– Да не, какие лекарства… Разве от переживаний за своего единственного ребенка лекарство изобрели? Когда приедешь-то, после работы?
– Ну да… Когда ж еще?
– А я откуда знаю? Может, этот тебя… и не отпустит после работы? Может, потребует, чтобы ты ужин ему вовремя подала? Ты еще с ложечки его не начала кормить, нет?
– Мам, прекрати. Я приеду завтра, после шести, договорились же.
– Ладно, ладно, ждем… У своего-то барина не забудь к родителям отпроситься.
А с утра у нее вдруг страшно голова разболелась. Пришла на работу, плюхнулась на свое место, глянула с тоской на Елену Петровну.
– Ну, чего ты, солнце мое? – вздохнула та, жалостливо улыбнувшись. – Семейная жизнь бьет ключом, и все по голове? Эвона, какие глаза-то разнесчастные…
– Голова страшно болит, Елена Петровна. А вечером еще к родителям ехать. Сил нет.
– Ладно, до обеда поработаешь, потом уйдешь. Только странно ты как-то о родителях… Будто присовокупляешь их к головной боли.
– Да?
– Да. Звучит именно так. Ладно, не суетись с опровержениями, не надо. Бывает, что ж делать. Сама знаю, проходила… Теперь бы вернуть это знание вспять, да не получится.
– Почему?
– Так умерли они…
– Ой, извините, я ж не знала.
– Да ничего… Никогда не сердись на своих родителей, Нин. Лучше перетерпи, подставь свою голову. Потом себе не простишь. Чувство вины – самое мерзейшее из чувств по отношению к близкому человеку. Да и не к близкому…
– Я знаю, Елена Петровна. Я это очень хорошо знаю.
– Да откуда тебе… Молодая ты еще. Ладно, работай… А после обеда иди, отпускаю.
Нина заявилась к родителям со старательно веселым выражением на лице, с настроем «подставить голову». И с полным пакетом гостинцев. Мама глянула в пакет, хмыкнула недовольно:
– Надо же, набрала всего… Будто к чужим идешь! А у меня и не сварено ничего, ты ж сказала, вечером тебя ждать!
– Я не голодна, мам…
– Ишь, как говорить-то культурно научилась! Не голодна… Иди к отцу, посиди с ним, а я пока чайник поставлю. Там он, на диване лежит, около телевизора.
Нина присела на кресло возле дивана, но отец даже головы не повернул в ее сторону. Уставился в телевизор, по-бабьи сплетя руки на груди.
– Ну как ты, пап? Мама говорит, болеешь?
– Заболеешь тут с тобой…
Нина вздохнула, не найдя, что ответить. Думала, так и посидит молча с ним рядом, да не тут-то было. Отец, тяжело покряхтев, принял сидячее положение, дотянулся до пульта, с силой вдавил палец в кнопку отключения. Телевизор испуганно всхлипнул, погас экраном. А отца как прорвало:
– Дура ты, Нинка, дура! Сама хоть понимаешь, чего своей дуростью натворила? Такого мужика упустила, надежного, свойского! Теперь вот носись со своим прынцем, посади его к себе на шею и носись! Нанялась к нему в служанки и рада… Неуж думаешь, он женится на тебе? Да ни в жизнь! Такие сроду не женятся!
– Вообще-то он давно мне предложение сделал, пап…
– Ну да? И чего? Когда ж свадьба?
– Не знаю.
– Ну, это как раз понятно! Такие хлыщи тыщу раз предложение сделают, а свадьбы ни одной не сыграют! Понятно!
– Пап… Не надо, а? – проговорила она тихо, смиренно опустив голову. – Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
– Да как, как! Видать, твоими молитвами, доченька! Удружила отцу, спасибо! Эх, такой парень хороший был… Рукастый, головастый, домик нам в саду обещал подлатать… Вот, гляди теперь, как отец из-за твой дурости мается! Не совестно тебе? Гляди, гляди!
И задышал сипло, отрывисто, сердито глядя в потолок. А у Нины не хватило вдруг запаса смирения, вырвалось обвинение вместе со слезой:
– Пап, ну зачем ты… Мне и так плохо, и вы с мамой еще…
– Плохо, говоришь? – живо повернул голову отец. – А ты как думала, хорошо будет, да? Сама виновата, не слушаешь никого!
– Да не в том дело, пап… Ну почему вы с мамой не чувствуете, когда мне плохо? Просто – плохо? И никогда не спросите – отчего? Почему я вам все время вру, изворачиваюсь, боюсь, делаю хорошую мину на лице…
– Так не врала бы. Вышла бы замуж за Витю, жила бы себе припеваючи. Он же весь на ладони, Витя-то. Простой, свойский. А тебя, вишь, в сложности да в любовь поперло, куда там с добром…
– Да, всегда надо знать свое место, Нинк… – проговорила из-за плеча незаметно подкравшаяся мама. – Пойдем на кухню, там чайник вскипел. А папа пусть отдохнет…
На кухне, усевшись за стол, мать продолжила торопливо, будто боясь, что Нина рассердится, остановит ее:
– Да, да, всегда надо знать свое место, не шибко искушаться на любовь-то. Кто мы такие, чтобы больших праздников от жизни требовать? Всяк бы хотел праздников-то… Нет, наша бабья задача по жизни такая – скрепиться да правильно замуж выйти, вот что я тебе скажу, Нинка. А может, есть еще возможность Витю вернуть, а? Ты ему не звонила, как он?
– Не буду я ему звонить, мам! Оставьте вы с папой свою досаду, не люблю я его! И хватит об этом!
– Эвона, люблю, не люблю. Опять хоть в лоб, хоть по лбу. Какая тебе любовь, что за нежности при нашей бедности! А ну, завтра твой Никита выставит тебя из своих хором, что, к нам обратно вернешься? Нет, если хочешь, то конечно… Просто жалко будет, нынче хорошие мужики на дороге не валяются, кругом одни наркоманы да пьяницы. Пойди потом, поищи себе такого Витю! А ты все – любовь, любовь… Да кто ж спорит, что с любовью лучше? А только надо еще и жить как-то, дочка, обустраиваться, гнездо свое вить, собственное… А не чужое прибирать-надраивать… Чужое, оно и есть чужое, Нин. От него одна боль, от чужого-то. Оторвешь от него кусочек, порадуешься, а потом живи с этой болью всю жизнь… Нет, лучше и не знать совсем…
