Идеальные лжецы. Опасности и правда - Мирез Алекс

– Возможно, если я перестану сдерживать чувства к тебе, мне придется солгать.

Время изменило свой ход, и секунды тянулись бесконечно долго, прежде чем до меня дошло, почему он это сказал. Сердце бешено забилось. Я боялась услышать нечто такое, что изменит все.

– О чем солгать? – прошептала я.

– О себе, – признался он. – На самом деле я не такой уравновешенный, каким кажусь.

– Возможно, я тебе тоже солгала, – удивила его я.

– Насчет чего?

– Насчет того, что на самом деле я вовсе не такая храбрая и закаленная, какой кажусь.

Рука, державшая мое запястье, мягко сжалась. Большой палец ласково погладил бьющуюся жилку в том самом месте, где расходятся вены. Мой пульс участился. Я не знала, заметил ли это Адрик, но надеялась, что заметил. Мне хотелось, чтобы он знал, в какое исступление меня приводит, что я совершенно теряю голову от него. Адрик посмотрел на меня – сначала в глаза, а потом на губы и снова в глаза. Я невольно сглотнула. Черт, когда я успела так размякнуть? Еще вчера на лекции по литературе мне казалось, что я его ненавижу!

– Ты мне нравишься, – прошептал он.

– Мне бы хотелось, чтобы я тебе не просто нравилась, – прошептала я в ответ.

– Ты мне не просто нравишься.

– Очень нравлюсь?

– Даже слишком, я бы сказал.

– Тогда почему ты меня не поцелуешь?

– Потому что стараюсь быть пай-мальчиком, – сказал он.

– Прошу, не надо сейчас быть пай-мальчиком… – взмолилась я.

Его рука скользнула по моей щеке, а пальцы зарылись мне в волосы, скользя между прядями. Он притянул меня к себе. Я, как хорошая девочка, позволила ему себя заворожить и теперь, приоткрыв жаждущие губы, ждала того мгновения, когда сольются наши уста – мгновения, которое будет длиться весь день.

Но Адрик, устроив сладкую пытку, остановился в нескольких сантиметрах или даже миллиметрах от моих губ… Он явно предпочитал извращенные игры. И продолжал пытку, медленно двигаясь вдоль моих губ, а потом нежно, игриво и с большим опытом облизал их кончиком языка, дразня, возбуждая, словно бы молча спрашивая: «Хочешь этого? Ведь ты именно этого хочешь?»

Вот черт! Я облизала губы в приступе желания. Я уже готова была сказать: «Пожалуйста…», когда он поймал их. Поцелуй был страстным, неизбежным. Сначала медленный, а потом превратившийся в легкие и бережные покусывания.

Я была очарована. Поистине невероятно, но каждый наш поцелуй казался первым в жизни, наполненным тайным желанием, так долго томившим. И когда Адрик внезапно остановился – быть может, чтобы устроить любовную игру, я сама наклонилась к нему и снова поцеловала.

Его руки обвились вокруг меня, крепче прижимая к себе. Ладони скользнули вверх по спине и обхватили мое лицо. И тогда он поцеловал меня. А потом – еще и еще. Его поцелуй был жадным, прерывистым, как дыхание пловца, плывущего на полной скорости и без остановки хватающего ртом воздух. Его язык переплетался с моим, играя с ним и обвивая… Адрик посасывал, покусывал, облизывал мои губы, словно умоляя не останавливаться, пока я не поняла, что уже задыхаюсь от поцелуев.

Адрик оперся рукой о стену позади меня, заставив откинуть голову назад, и зарылся лицом мне в шею. Его поцелуи оставляли на моей коже горячие влажные дорожки, все больше приближаясь к ямке под ключицей. Ощущение было столь сладким, и мне пришлось сжать губы, чтобы не застонать, а то кто-нибудь услышит. Я лишь закрыла глаза и отдалась наслаждению, пока он исследовал этот участок моего тела, поглаживая кончиком носа и обжигая кожу горячим дыханием.

Он задержался возле моего уха и стал его облизывать. Затем слегка отстранился, и его дыхание защекотало мне кожу, вызвав приступ блаженной дрожи.

– Ты точно не хочешь, чтобы я был пай-мальчиком? – спросил он возбуждающе хриплым шепотом.

Прежде чем я успела ответить, его широкая ладонь скользнула мне под футболку. Он стал ласкать мой живот, талию, линии ребер, затем рука поднялась к груди, затянутой в идиотский лифчик, который я решила нацепить сегодня утром. Я крепче прижалась к стене, одновременно привлекая Адрика к себе.

– Я собираюсь сделать нечто такое, чего ты даже не представляешь… – прошептал он.

Второе прикосновение совершенно меня воспламенило, расплавив мозги. Все сводилось к ответу на его вопрос, готова ли я сделать то, о чем он просит.

– Не сомневаюсь, – прошептала я.

Его целующие губы поднимались все выше: добрались до моего подбородка, затем до щеки и, наконец, слегка прикусили нижнюю губу. Затем Адрик мягко отпустил меня, и наши влажные губы оказались в нескольких миллиметрах друг от друга. Он взял мою руку, ватную и дрожащую, и потянул ее к своему паху, прижав мою ладонь к выпуклости внизу. Она была твердой как камень.

– Я не могу больше ждать, Джуд, – снова прошептал он, хрипло и прерывисто. – А ты?

Если бы я могла… Если бы могла… Чтобы у него не осталось сомнений, что я тоже хочу его всем своим существом, я слегка коснулась его там, где ему хотелось. Я почувствовала себя всемогущей, увидев, как сжались его губы, и услышав его резкий выдох.

– Нет… – прошептала я; мне пришлось облизать пересохшие губы, чтобы, продолжить. – Так что, прошу тебя, если кто-нибудь опять постучит в дверь, продолжай и не обращай внимания.

Его дьявольская улыбка стала еще шире.

– Вот это да! – вырвалось у него.

А потом… Потом была прекрасная и волшебная ночь. Конец.

Нет, кто-то и вправду думает, что я буду рассказывать во всех подробностях? Ну что ж, раз так…

17

Самая опасная ночь в твоей жизни, Джуд

Адрик снова меня поцеловал.

Страстным поцелуем. Мои руки скользили по его мягким мускулистым плечам, ласкали его затылок, зарывались пальцами в волосы. Его руки, по-прежнему остававшиеся у меня под футболкой, обняли меня за талию. Его нежные прикосновения разожгли пожар в самых чувствительных уголках моего тела.

Я даже не заметила, как его руки тихонько опускались к застежке моих джинсов, пока не почувствовала, как он расстегнул молнию. Без лишних слов он взял меня за плечо и ловким движением повернул к себе спиной. Я оперлась о дверь ладонями, предплечьями и плоской грудью. Стоя сзади, он прижался ко мне всем телом, положил руку мне на живот и крепче приник к моему заду своей отвердевшей плотью.

Внезапно его рука, лежавшая у меня на животе, скользнула вниз и пробралась под мои джинсы. Вот так, без предупреждения. Иными словами, «я намерен свести тебя с ума от наслаждения». В ту же секунду его пальцы со знанием дела добрались до заветного места у меня между ног и принялись его массировать, причиняя сладкую боль. Они ласкали меня сквозь тонкую ткань белых старомодных трусов, которые я, к несчастью, сегодня надела. Когда его средний палец мягко нажал на самую чувствительную точку, прикосновение к которой дает наивысшее наслаждение, у меня невольно вырвался стон, слабый и хриплый.

– Ох, Адрик!

Я произнесла это, словно имя могущественного божества. Мои мышцы внезапно ослабели. Ноги вдруг стали ватными, а между ними выступила горячая влага. Все связные мысли вдруг исчезли за долю секунды. Я забыла математику, историю, все сколько-нибудь значимые человеческие науки. Весь мой мир сжался до Адрика, который повсюду касался меня и… мне это нравилось!!!

– Так я и предполагал, – прошептал он.

Я и не пыталась протестовать. Адрик продолжал массировать пальцами интимную зону, возбуждая самую чувствительную точку. При этом продолжал тереться о мой зад возбужденной плотью, пока взрыв удовольствия не заставил меня откинуть голову назад, прижавшись затылком к его плечу. Я блаженно закрыла глаза. Он тут же уткнулся лицом мне в шею и стал покрывать ее поцелуями – от впадинки за ухом до ключицы. Его тяжелое горячее дыхание обжигало мне кожу, кончик носа терся об меня, еще больше возбуждая.

Вот черт, он ведь даже пальцем не прикоснулся к моей коже. От моей промежности его пальцы отделяла идиотская ткань трусиков, но я чувствовала каждое его движение, каждое прикосновение, все больше приближаясь к восхитительно заманчивому взрыву. Я хотела большего, гораздо большего. Все, что я делала раньше с другими парнями, – полная ерунда. Я чувствовала, что именно сейчас все в первый раз по-настоящему. Впервые в жизни меня так целовали, впервые ко мне так прикасались, впервые показали, что значит настоящее возбуждение. Весь остальной мир показался примитивным и пошлым. Настоящее чудо, истинное удовольствие, подлинный рай, все эти места божественной славы, о которых повторяли из уст в уста, – все это теперь олицетворяли для меня его руки, его губы, его тело, прижавшее меня к стене.