Барбара Виктор - Новости любви
– Не слишком долго, сынок, – сказала миссис Флагерти и еще раз окинула меня знающим взглядом.
Но откуда ей знать, что такое «слишком долго»? Слишком долго или не слишком долго я собираюсь пробыть с Брайном? Пока ее сынок будет в состоянии показать себя «бравым парнем», но уж, конечно, не дольше.
– Пока, ма, – сказал Брайн. – Приятно провести вечер!
Стереосистема в спальне Брайна еще не была в достаточной степени модернизирована, чтобы можно было перематывать одновременно восемь кассет. Поэтому весь вечер мы слушали одну и ту же вещь – «Странников в ночи», – лишь бы не вылезать из постели и не менять кассету. Я лежала на животе, а Брайн пристроился сверху. Парень-кремень двигался чрезвычайно ритмично. Я чувствовала его рот на своей шее. Наши тела извивались, терлись друг о друга, пока наконец в меня не ударила его жидкость. Мы неподвижно замерли на мокрых простынях, переводя дыхание. Потом он соскользнул с меня, лег сбоку и, обняв, прижался пахом и животом к моим ягодицам и спине. Он продолжал целовать меня в шею, пробегая языком до моего правого плеча.
– Брайн, – сказала я, – это про нас.
– А? – пробормотал он.
– «Странники в ночи» – это про нас, – повторила я.
Он не ответил, а, опустившись ниже, стал трогать тс места моего тела, которыми хотел обладать снова, а также тс, которые словно заново открывал для себя.
– Про нас, говоришь…
Я придвинулась ближе. Мои руки обвили его шею. Наши губы соединились, а языки начали общий, страстный танец.
– Брайн, – выдохнула я, когда он глубоко вошел в меня, – Эрик и я собираемся развестись.
Он остановился. Его эрекция пропала. «Бравый парень» превратился во что-то такое, что и узнать-то было невозможно. Момент был упущен безвозвратно.
– Я не могу жениться на тебе, Мэгги, – тихо сказал он, сев на край постели.
– Я этого и не ждала, – сказала я, подтягивая колени к подбородку.
– То есть я хочу сказать, что ты мне нравишься, Мэгги… Но у меня работа. На мне мать…
Если бы он сформулировал это как-то иначе – может быть, я не так остро почувствовала боль от моей потери. Если бы он сказал что-нибудь вроде: «Я обожаю тебя, дорогая, но мне нужно, чтобы женщина, которая находится рядом, целиком посвятила себя моей карьере. Такой женщиной может быть только мать».
После неловкого молчания я первая пошевелилась и, поднявшись с постели, в которую он уже никогда не ляжет вместе со мной, направилась в ванную. Я приняла душ, оделась. Кофейное пятно на моем нежно-кремовом вязаном платье было очень заметно.
Брайн уже собрался и был готов отвезти меня домой. Я приблизилась к нему и, нежно обняв, прошептала последнее прости, потому что все было кончено.
Двадцать минут спустя он остановил машину в обычном месте – в пяти кварталах от моего дома. Мы по-прежнему неловко молчали, как будто между нами встал весь мир. И снова я первая пошевелилась, и это действительно был конец наших отношений. Выбираясь из машины, я очень тихо проговорила:
– Я тебя люблю…
Я должна была это сказать, потому что действительно это чувствовала и не хотела обманывать себя.
Громкий голос Эрика Орнстайна слышался еще в парадном. Но, как только я вошла в квартиру, он превратился в шепот. Я бросила сумку на пол прямо в прихожей и взглянула на столик для почты, нет ли писем. Только потом я вошла в гостиную. Эрик сидел на лимонно-желтом диванчике рядышком со своей мамочкой, а Орнстайн-старший шагал взад и вперед по комнате, сцепив руки за спиной.
– Всем привет! – сказала я, усаживаясь в кресло обитое белым плюшем.
Орнстайн-старший перестал шагать, а свекровь уставилась на меня с выражением предельного отвращения. Вздохнув, она схватилась за сердце. Эрик закинул ногу на ногу и выжидающе взглянул на отца.
– И тебе привет, Мэгги, – сказал тот, широко улыбаясь.
Внешность свекра всегда производила на меня гораздо меньшее впечатление, чем его грязная сущность, – хотя лицо его было каким-то непропорциональным, глаза посажены чрезвычайно близко друг к другу, огромный нос, толстые, мясистые губы и скошенный подбородок, – вот физиономия. Взглянув в этот момент на свекра, я увидела характерную его улыбочку, которая означала одно – змея была готова ужалить.
Орнстайн-старший, в свое время продавший процветавший мануфактурный бизнес, чтобы купить у своего приятеля-банкрота брокерскую контору на Уолл-стрит, однажды заявил:
– Что мануфактура, что недвижимость – конец один.
Между тем основным его занятием было – с улыбочкой облапошивать простаков.
– Что случилось? – поинтересовалась я, заметив между прочим, что наш маленький черно-белый телевизор переместился с кухни на стеклянный журнальный столик около кушетки.
Свекровь скрестила полные руки на груди – жест, которым в доме истововерующих людей обычно начинается процедура молитвы. Она и начала нечто подобное – принялась раскачиваться, словно китайский болванчик, туда-сюда, а Орнстайн-старший сел в другое белое плюшевое кресло и стал тереть толстыми пальцами виски. Эрик громко хмыкнул.
– Заткнись, – проворчал Орнстайн-старший. Все указывало на то, что дело было худо.
– Что же случилось? – повторила я, оглядываясь вокруг.
– Похоже, у нас небольшая проблема, – сказал свекор. Его толстая верхняя губа подрагивала, обнажая крупные передние зубы.
– Эрик? – обратилась я к мужу.
Но он лишь снова замычал что-то нечленораздельное.
– Я уже сказал, чтобы ты заткнулся, – рявкнул на него отец.
Свекровь похлопала сына по колену. У нее на пальце засверкал огромный бриллиант в шесть каратов, не меньше.
– Мы видели тебя сегодня вечером по телевизору, – сказал свекор и снова улыбнулся.
Можно было подумать, что семейство Орнстайнов собралось в моей гостиной, чтобы посмотреть телевизор и, обсудив увиденное, оказалось недовольно моим отважным поведением в ситуации с заложниками.
– Ну и как вам показался этот репортаж? Орнстайн-старший потер ладони и его перстни – один с сапфиром, а другой с ониксом и бриллиантом – заклацали друг о друга. Он печально покачал головой. Когда он заговорил, на его нижней губе заблестела тягучая слюна.
– Ох, Мэгги, Мэгги…
– Послушайте, – сказала я, – может, все-таки кто-нибудь объяснит мне, что произошло?
Свекровь принялась теребить цепочку с тяжелым кулоном, который болтался под ее тройным подбородком.
– А где это ты посадила пятно на такое миленькое платье? – мрачно поинтересовался свекор.
– Гектор Родригес опрокинул на меня кофе, когда я была у него в квартире, – ответила я, совершенно сбитая с толку.
– Ага, – вздохнул свекор, – чудеса телевидения!
