Клаудиа Кэрролл - Зачем нужен муж?
— Каждый день. А тебе, наверно, приходилось вдвойне тяжело в модельном бизнесе. Кэролайн всегда говорила, что это похоже на соковыжималку.
— В модельном бизнесе?
— Да. Разве ты не там работал — в агентстве? Оттуда я получила номер твоего телефона.
— Эмилия, в «Первом звонке» со мной расстались, если выразиться мягко, почти год назад.
— Ой. Я ничего не знала.
Мне становится его жалко. А кто бы его не пожалел?
— Да, тогда я страдал от приступов страха, бросал работу и не мог ничем заниматься. Я так долго пробыл на бирже труда; удивляюсь, как они меня еще не приглашали на свои рождественские вечеринки.
— А как ты себя чувствуешь сейчас?
— Намного лучше. Все наладилось. Отдых здесь дал мне силы. Я провел долгое время, сражаясь со своими демонами, и, по-моему, почти готов выйти из угла, в который сам себя загнал. Меня лечит замечательный психиатр, доктор Симпсон. Он помог мне пересмотреть большинство стереотипов моего поведения.
Я гляжу на него в удивлении.
— Да ну, Эмилия, даже когда мы с тобой встречались, ты могла заметить некоторые, как здесь говорят, аберрации в моем поведении.
Я нервно хихикаю, не уверенная, возражать ему или нет.
— Ну, я думаю…
— Не нужно изображать вежливость, — улыбается он. — Я тогда был невыносим и рад теперь принести извинения. Не знаю, как ты меня терпела.
— Ну… иногда, конечно, бывали напряги… — в замешательстве бормочу я.
— Так мне и сказали, — смеется он. — Терапия помогла мне понять, что моим постоянным навязчивым расстройством было контролировать всех, меня окружающих, особенно любимых девушек. В те времена у меня было много увлечений, и те, кто позволял собой командовать, меня только подстегивали. Но, конечно, не ты, спешу добавить, — говорит он, поймав мой изумленный взгляд, — ты всегда слишком хорошо знала, чего хочешь от жизни. К тому же тогда с тобой были верные друзья, которые, по-моему, были от меня не в восторге.
Я сообщаю ему, что Очаровательные девушки — до сих пор мои самые близкие и дорогие друзья, и он, кажется, вовсе не удивлен.
— Тебе надо остерегаться попасть в зависимость от коллектива, Эмилия. Это может легко случиться в таком спевшемся квартете, как ваш. Вы создаете защитный кокон вокруг своей группы, который отталкивает остальных.
Вежливость удерживает меня от возражений, но это единственный раз, когда его речи кажутся мне ученой психологической бессмыслицей.
Не считая этого ляпа, Саймон производит впечатление человека более уравновешенного, чем я, и определенно более адекватного, чем большинство актеров, с которыми я работаю в «Кельтскихтиграх». Похоже, что сейчас мы ладим гораздо лучше, чем в студенческие годы.
Опять наступает приятное молчание.
— Теперь моя очередь спрашивать тебя, Эмилия, — говорит он. — У тебя все в порядке?
— Конечно.
— У тебя сейчас есть кто-нибудь?
Обычно на такой прямой вопрос я немедленно отвечаю беззастенчивой ложью типа: «Я только что рассталась кое с кем и хочу временно побыть одна» или, цитируя Рэйчел, «Люди не понимают, как прекрасно жить одной. Мне принадлежит все мое время», но с Саймоном почему-то я не могу заставить себя произнести эту вопиющую ложь.
Он был честен со мной; меньшее, что я могу сделать, — это быть честной с ним.
— Нет, я свободна, — просто отвечаю я.
— Почему ты не замужем? По-моему, ясно, почему я не женат, хотя в пятой палате есть несколько приятных дам с маниакально-депрессивным психозом, но там, на свободе, некоторые парни ничего не пожалели бы за такую жену.
— Позволь заметить, это вовсе не от недостатка старания с моей стороны. Но на этом этапе даже моя мама уже не спрашивает, почему у меня никого нет. Теперь она говорит так: «Не огорчайся, Эмилия. Погляди на Кондолизу Райс. Это прекрасный пример того, как преуспевает свободная и независимая женщина». Она даже послала мне статью о заморозке яйцеклеток. Я не думаю, что они с папой хотели для меня именно этого; их единственная надежда на внучат теперь глубоко заморожена.
Он опять смеется:
— О боже, ты даже не представляешь, как приятно беседовать с человеком, который не разговаривает с тобой особым отработанным тоном. Может…
— Что может?
— Может, ты не побоишься как-нибудь встретиться со мной и чего-нибудь выпить? Когда я вернусь домой…
Я ласково гляжу на него. Нет, я совсем не боюсь встретиться с ним снова. Он очень переменился с тех пор; теперь он совсем другой человек.
— Я бы не отказалась. Спасибо.
— Прекрасно. У меня в квартире стоит замечательный языческий алтарь, освященный человеческими жертвоприношениями, он тебе понравится. Мы могли бы смотреть видео, пить кровь из черепов… ага, купилась! Ты слишком доверчива.
Теперь я смеюсь вместе с ним:
— Обманщик! Я на минуту подумала, что ты опять собираешься перекладывать мои платья…
— Я же сказал тебе: дни, когда я контролировал женщин, давно прошли.
Опять приятное молчание.
И очень здорово, что он не теряется в этой ситуации.
И в конце концов, думаю я, чего здесь стесняться? У него было нервное расстройство, и он отправился сюда поправлять здоровье.
Я все-таки не могу удержаться от улыбки. Только бы дождаться следующего занятия у Иры Вандергельдер. Я посетила психиатрическую клинику, чтобы навестить бывшего бойфренда, и кончилось все тем, что меня приглашают на свидание. Что это, как не развитие моей матрицы?
Вдруг из-за угла появляется врач в белом халате, хлопающем на ветру, и присаживается к нам.
— Здравствуйте, доктор Симпсон, как дела? — говорит Саймон, представляя меня. — Это моя бывшая подруга, которая… хм-м, меня не бросила.
Я улыбаюсь и пожимаю доктору руку. Доктору Симпсону на вид лет пятьдесят пять, это седой мужчина с землистым цветом лица, с дружелюбным, добрым взглядом — словно подобранный по кастингу тип доброго пожилого доктора.
— Да, Саймон, — говорит он, — я слышал, что у тебя посетитель. Поэтому я здесь.
Затем, поворачиваясь ко мне, он говорит:
— Прекрасно, что вы пришли. Я не люблю вмешиваться, но позволите ли вы переговорить с вами несколько минут наедине?
Я немного удивлена, и Саймон выглядит… в общем, расстроенным, но остается ждать меня на скамье, а доктор Симпсон уводит меня по тропинке к ухоженным клумбам, подальше за пределы слышимости.
— Пожалуйста, не считайте меня грубым, Эмилия, — говорит он, — но скажите, по какой именно причине вы пришли сюда?
Ох, мама дорогая. Если я скажу ему правду, боюсь, он запрет меня в женской палате и выбросит ключи. Я что-то лепечу, выдумывая удобоваримую ложь, но доктор Симпсон прерывает меня:
